Данте Алигьери и театр судьбы - Кирилл Викторович Сергеев

проникновение поисковой активности в область потенциального, а проще говоря – включить в операциональный опыт человека тот пока еще недоступный опыт, что необходим для решения поставленной проблемы. Стоит напомнить, что от решения этой проблемы зависит выживание индивида. Область непознанного, конечно же, не нечто внешнее – это закрытая, резервная область сознания, которую необходимо мобилизовать. Так как же происходит эта мобилизация? Здесь я вновь вступаю на шаткий мост гипотез, украшенных метафорами в силу естественной необходимости. Стараясь опираться на позитивное знание, извлеченное мной, прежде всего, из построений Ротенберга, я буду вынужден все же прибегнуть к некоторым допущениям, о приемлемости которых пусть судит читатель.

Как уже известно, отказ от поиска компенсируется во время «быстрого сна». Чем тяжелее переживается этот отказ, тем длиннее становится третья фаза сна. Далее следует мое предположение: в случае сознательного, то есть вызванного рефлексией, отказа от поиска человек может переживать некий аналог «быстрого сна», то есть состояние, находясь в котором, он оказывается способен увидеть нечто, дающее ему доступ к закрытому для него опыту. Хорошо известны описания измененных состояний, после которых люди обретают несвойственные ранее им, равно как и большинству людей, возможности. В человеке мобилизуются ментальные и физические резервы. Исходя из того, что мы по крайней мере предполагаем рациональность сознания, можно сделать предварительное заключение, что подобная мобилизация должна происходить лишь в ситуации, когда она является необходимым условием для выживания человека. Следовательно, нет ничего принципиально удивительного, что рефлексия – то есть осознанная команда, «крик о помощи», обращенный к неведомым нам пока областям сознания, – способна актуализировать в человеке необходимый ему для преодоления кризиса «опыт».

Механику передачи этой команды я уже описывал – это последовательное создание в воображении ряда взаимозависимых фигур – сначала фигуры Заступницы, затем фигуры Проводника, – являющихся элементами своеобразного «языка», на котором человек в смертельно опасной ситуации может обратиться к своему сознанию и добиться актуализации скрытого потенциала. Вопрос в том, что это в действительности за состояние и как его можно описать «позитивным», научным языком. На этот вопрос ответить пока очень сложно, можно лишь предположить следующее: после сознательного отказа от поиска человек впадает в некое состояние, структурно схожее с состоянием «быстрого сна», и перед ним возникают определенные образы как «мыслительные галлюцинации». Образы эти, по всей видимости, более реальны, чем образы сна. За счет чего обретается их реальность, сказать трудно, я могу лишь вспомнить феномен лунатизма, когда человек, находясь в мире сна, совершает тем не менее некие действия в реальном мире, а также эксперимент Жуве, в процессе которого у собаки разрушали так называемое «голубое ядро» – скопление нейронов в стволе мозга – в результате чего, находясь в фазе быстрого сна, животное совершало действия, зрительно демонстрирующие его сны[80]. Эти примеры показывают, что в принципе возможны состояния, в которых граница сна и бодрствования начинает «физически» стираться.

Говоря о возникающих в сознании образах, можно сделать еще одно предположение, касающееся реальной «механики» мозговых процессов, следствием которых являются представления интересующего нас «внутреннего театра».

Известно, что два полушария головного мозга человека выполняют принципиально различные функции: левое полушарие отвечает за логические операции и речь, правое – за интерпретацию и порождение образов (хотя до определенной степени функции обоих полушарий содержатся в каждом из них)[81]. Метафорическим образом можно представить полушария как механизм, совместно выполняющий два типа операций, а именно кодирование поступающих извне образов в логические формы и декодирование логических форм в образы при обращении этих образов вовне, извлечении их из сознания. Рефлексивное, «левополушарное» мышление направлено на логическое упорядочивание воспринимаемой информации, образное, «правополушарное» – на ее «зрительное», «театральное» воплощение. В нашем же случае мы видим удивительное сочетание рефлексивности и образности, вводящее в заблуждение «зрителей» и поныне, – тексты, описывающие обретение мыслительного опыта через пребывание в пограничных состояниях, традиционно рассматриваются либо как принадлежащие художественной литературе (то есть миру образного мышления), либо как принадлежащие формальной философии или теологии (и тогда, признавая их выражением предельно рефлексивного мышления, их нередко считают недоступными пониманию или же безумными). Между тем как в действительности такие описания содержат в себе свидетельство двуприродности породившего их мышления.

Естественно предположить, что в стабильном состоянии оба полушария действуют сообща, либо «декодируя» поступающие извне сигналы, либо «кодируя» сигналы, обращенные вовне. В случае искусственного разделения полушарий нередки примеры открытого «конфликта» между ними, что свидетельствует о патологии, вызванной таким вмешательством, а также и о потенциальной возможности такого конфликта между полушариями, когда векторы их действий будут «разнонаправленны». И здесь возникает предположение: а не является ли интересующая нас ментальная трансформация результатом манифестации «единого, расходящегося в себе самом»? В стабильном состоянии действия полушарий однонаправленны, в состоянии «болезни» (то есть искусственного повреждения) они разнонаправленны, а в измененном состоянии возникает такая форма их единства, когда реализуется и гармонизируется их потенциально конфликтующая «воля» к созданию логических структур и образного хаоса, создавая причудливую модель Гераклитова логоса.

Можно представить себе следующее: одновременно активированные и как бы конфликтующие стремления к созданию жестких логических конструкций и проявлению свободы образов создают между собой некий «экран», на котором отображаются те инструментальные «персонажи», о которых я только что говорил. Они двуприродны, ибо одновременно принадлежат правополушарному миру образов и обладают мощью левополушарных логических и языковых структур. В этот момент, на этом условном «экране» образ действительно становится неотличим от элемента языка, образ отождествляется с понятием. Но понятием не нашего обыденного языка, а языка внутреннего, древнего и мощного, того единственного языка, на котором человек может говорить со своим сознанием.

Итак, я изложил свои построения. Еще раз кратко очерчу их. Человек оказывается в критической ситуации, для разрешения которой ему не хватает «опыта» (а точнее сказать – потенциала, ибо человек может нуждаться не только в отсутствующем у него жизненном или интеллектуальном опыте, но и в элементарной недостающей ему физической выносливости). Поисковая активность оказывается бесполезной, и тогда на помощь приходит заранее созданная человеком образная операционная система, а проще говоря, мощный, «накачанный» механизм рефлексии. Рефлексия доказывает невозможность решения проблемы с помощью имеющегося опыта, и поисковая активность приводит к сознательному отказу от поиска в пределах существующего опыта и усиленному поиску возможностей обретения необходимого опыта. Вследствие этого человек оказывается в состоянии, которое можно условно сравнить с «быстрым сном». Находясь в этом состоянии, он видит «мыслительные галлюцинации», открывающие в нем резервные силы. Этих новооткрытых резервных сил оказывается достаточно, чтобы найти реальное решение проблемы. Необходимая для этого трансформация происходит в момент специфический формы совместной «работы» двух полушарий – «образного» и «логического», – между ними образуется подобие «экрана», и на