Дефолт совести - Александр Смоленский

Чётвертым в их компании был тот самый Веселов, окончательно облысевший со времен пребывания в Минфине. Тот самый финансовый фокусник, похоронивший с остальными сотоварищами первые всходы российского среднего класса.

– Ну, держись, Осинин! – ещё не отдышавшись, возбуждённо закричал он. – Поскольку ты нас сегодня гуляешь, я заказал по полной программе. Жаль только, что с вами не выпьешь как следует. Один не пьёт. Другой тоже не пьёт...

– Лично я выпью, – пробасил Константин. – Хотя если начистоту, все эти рестораны, тем более с выпивкой, как-то несвоевременно.

– Но питаться как-то же надо. Глядите, Егоров какой истощённый. Щёки впали.

Все дружно рассмеялись, даже Юрий Титович, который счёл необходимым по пути к ресторану через зелёное поле объясниться по поводу собственного похудания.

– Заметьте. Никакой диеты. Если, конечно, желудок не побаливает. Только спорт, длительные прогулки...

– Ну да, спорт, прогулки. Совсем как Туров... Не боитесь ли, господа, что на одной из прогулок получите пулю в живот и контрольный поцелуй в голову?

– Почему поцелуй? – не понял Егоров, остановившись.

– Это он анекдот вспомнил, – охотно пояснил Николай Половинников. – Только ты всё преувеличиваешь, Константин Дмитриевич. Чего ты-то боишься?

– Боюсь, друзья. Боюсь. Вот иду в ресторан и боюсь, что там меня отравят.

– И нас вместе с тобой? – секунду подумав над подобной перспективой, спросил Веселов и совсем уж неожиданно добавил: – Милая перспектива. А ты, кстати, с кем-нибудь делился, что поведёшь нас сюда?

– Конечно же нет. Ты же сам заказывал. Береженого Бог бережет, – поспешил успокоить Осинин.

– Что вы с ума все посходили? – нервно заговорил Половинников. – Я же в машине русским языком сказал, что беспокоиться нечего.

– Во-первых, ещё не все посходили, – тактично заметил Егоров. – А во-вторых, всё-таки интересно, что вы там, в Кремле, выхлопотали для нас, уважаемый Николай. Хотя, насколько я понимаю, тамошние сидельцы вряд ли способны дать индульгенцию, что ни с кем из нас ничего плохого не случится. Если бы вы ещё сказали, что на нашу собственность не позарятся, то это ещё куда ни шло. Можно поверить. И знаете почему?

– Я знаю. Я знаю почему, – как на уроке поднял руку Веселов. – Потому что у нас нет ни заводов, ни терминалов, ни буровых вышек.

– Примерно это я и хотел сказать, – согласился Егоров, – но с одной лишь ремаркой. Индульгенцию там не дают. А вот заказ иного рода...

– Вы имеете в виду Турова? Надеждина? – в ужасе спросил Осинин. – Но им зачем это нужно? Уж кто-кто, а они не пострадали никоим образом ни в дефолт, ни до него, ни после него.

Компания уже приблизилась к ресторану «Вальшинкен» – длинному одноэтажному строению, стилизованному под избу на неком скотном дворе. Бывая здесь раньше, все, безусловно, знали это заведение, где всегда было вкусно, людно, шумно. Последнее условие, учитывая тему их встречи, было немаловажным.

Когда подали еду – кому зажаренных на гриле кур и баранину, кому крольчатину в сметане, в центре стола на всех поставили большую миску знаменитого венского картофельного салата, разговор как бы свернулся сам собой. Все с видимым удовольствием занялись поглощением недурной пищи.

Особенно усердствовал всерьёз изголодавшийся Осинин. Кости барана в его руках трещали, как щепки для костра. Впрочем, и сотоварищи тоже не отставали. Даже Егоров с неимоверной скоростью поглощал кроличий бульон, хорошо сдобренный пряностями и сметаной.

Вино, как было объявлено ранее, пили лишь Веселов и Осинин. Вдруг все разом заделавшись венскими патриотами, отказались от Бордо и пили исключительно молодое вино из долины Вахау. Только насытившись, они позволили себе думать о чём-то другом.

– Вы, Константин Дмитриевич, всё вспоминаете покойного Турова и как бы примеряете его судьбу на себя, – неожиданно для всех осмелел Веселов. – Так вот что я вам скажу. Оставьте, господа, Турова в покое. Не обижайтесь, но он – это далеко не вы. А вы уж совершенно точно на Турова не похожи.

– Это ещё почему? – усердно вытирая бородку салфеткой, явно обиженно спросил Осинин.

– Котик, не строй из себя козлика. Чего тебе непонятно? Это я должен на самом деле дрожать. А может, даже лежать рядом с Туровым. Потому что никто из вас не марался в грязных деньгах, как мы с покойником, не стирал их, не отмывал, называйте как соблаговолите. Вы всегда жили по принципу: что и, главное, сколько поднесут на тарелочке с голубой каёмочкой – на том и спасибо. Я не беру, разумеется, в расчёт ваши увлекательные игры на стоке. Простите, Юрий Титович, если я вас чем-то обидел, – Веселов персонально обратился к Егорову.

– Ну, почему же, почему же... Вы в принципе достаточно верно расставляете акценты. С одной лишь оговоркой...

Юрий Титович ещё даже не успел сказать, с какой именно оговоркой, как по неким, доселе не известным ноткам в голосе сотрапезника все поняли, с ним произошло что-то не то . Скромный гений реформ действительно повёл себя неадекватно. Сначала резко отодвинул от себя тарелку, а потом демонстративно задумался. Пусть видят, что он размышляет. Говорить или смолчать?

Возможно, в иной ситуации Зубр предусмотрительно не полез бы на рожон. Но постоянно, особенно в последнее время, наступать себе на горло уже не хватало сил. Тем более своим сверхинтеллектуальным умом Юрий Титович глубоко понимал, что в его ещё недавно удивительно размеренной жизни наступают смутные дни. А может, и годы?

Ему вдруг захотелось, будь он совсем юным мальчишкой во дворе, оттаскать Осинина за неопрятную бороду, этого законсервированного, словно в рассоле, Николая Половинникова отхлестать по тощей заднице, а Мишку Веселова изо всех сил стукнуть ложкой по лысине. Все они в мгновение ока стали Зубру ненавистны. Так пусть услышат.

– Я анализировал ситуацию, – будто собравшись с мыслями, авторитетно сказал Егоров. – Вы считаете, что любая кара избирательна? Если не воруешь, а берёшь взятки – получишь тюрьму. Если отмываешь деньги – для себя, своих сподвижников, – получишь поцелуй в лоб. – Анекдот, рассказанный часом раньше, явно Зубру понравился. – Нет, господа, избирательна не кара сама по себе, а те, кто её назначает. Кого можно спасти, сидя в Кремле, если не там назначили кару нашему товарищу Лёше Турову?!

– А где же тогда назначили? – Не выдержав напряжения, Осинин подался вперёд, насколько ему могли позволить остатки некогда гигантского живота.

Половинников, наоборот, при этом демонстративно отвернулся и стал смотреть в глубь зала, будто кого-то там выискивая. Он уже почувствовал, как Егоров невольно развенчивает его, Николая Половинникова, ту дутую значимость, с которой он явился перед бывшими сослуживцами и коллегами по реформаторскому цеху. Ведь «киндер-сюрприз» прибыл в Вену исключительно для того, чтобы похвастаться перед остальными. Мол, поддержка обеспечена. Их не тронут. Пусть спят спокойно.

– Если бы я знал, где принимают, – демонстративно прикрыв пушистыми ресницами глаза, дабы не дать усомниться приятелям, что на самом деле он-то знает, где проштамповывают эти решения, Егоров вдруг брякнул: – А Туров пострадал за свой язык – это раз. Стал кричать на всех углах, что он переродился! Стал святее Папы! Он стал трясти перед прессой компроматом на всех и вся – это два. Не надо было этого ему делать. И наконец, по имеющимся у меня сведениям, наш Лёша попытался выйти из игры. Порвать, так сказать, узы.