Спортивный журналист - Ричард Форд

Он совсем не таков, как я ожидал. Я предполагал увидеть жилистое, поглядывающее на меня искоса маленькое ничтожество – что-то вроде владельца оружейного магазина – с выцветшими татуировками (голые бабы) на чахлых бицепсах, ярого ненавистника негров. А увидел человека, смахивающего на дурной стереотип из тех, что загубили, – да, наверное, – мою писательскую карьеру, хотя она, скорее всего, и так пошла бы прахом. Мир вообще более обаятелен и менее драматичен, чем готовы признать писатели. Пару мгновений мы с Уэйдом просто стоим, точно двое глухонемых, и смотрим на радикальную в ее утилитарности сковородку, затрудняясь найти тему, с которой можно начать разговор.

– Ну, как вы до нас доехали, Фрэнк? – с бесцеремонной сердечностью спрашивает Уэйд.

В его характере ощущается твердость первопроходца, мгновенно дающая тебе понять – вот достойный доверия, привлекательный человек, обладатель надежных приоритетов и вечного огонька в глазах, говорящего: я всегда жду, что кто-нибудь – и может быть, ты – скажет мне нечто, способное сделать меня до крайности счастливым. И мне, поверь, ничто не доставило бы большего удовольствия.

– Через Пембертон и Бамбер, Уэйд. Один из моих любимых маршрутов. Хорошо бы как-нибудь взять байдарку да спуститься по Ранкокас. В Африке, наверное, есть места, похожие на здешние.

– Места у нас прекрасные, верно, Фрэнк? – Глаза Уэйда Арсено так и рыскают по сторонам – не знаю уж, что они ищут. Странное дело, техасского акцента в его говоре не больше, чем у Кэйда. – Это наш маленький райский сад, и нам хочется, чтобы чужаки его не загубили, отчего я и мирюсь с необходимостью ездить на работу аж за пятьдесят миль. Хотя наш мост я, наверное, поднимать не стал бы. – Чистые глаза его лучатся радушием. – Мы же все откуда-нибудь да приехали, Фрэнк. А люди, которые здесь и родились, больше не узнают этих мест. Я разговаривал с ними об этом.

– Но, готов поспорить, они им нравятся. Ваш полуостров – отличная идея.

– Тут у нас есть небольшая проблема с эрозией, – говорит Уэйд, заканчивая вытирать руки кухонным полотенцем. – Но мы обратились к нашему строителю, молодому и умному Питу Калканьо (знакомое имя!), выпускнику Ратгера. Он пригнал сюда экскаватор, привез мешки с песком и, по-моему, справился с ней. – Уэйд широко улыбается мне: – Люди по большей части стремятся поступать правильно, я так считаю.

– Согласен.

И еще как! Ко мне это относится определенно, а к Уэйду – вне всяких сомнений. В конце концов, купил же он своей разведенной дочери квартиру, новую мебель и отошел в сторонку, позволив ей самой выбрать каждую мелочь, а потом подошел снова и выписал чек на обалденную сумму, и она смогла начать новую жизнь в новом для нее северном краю. Многим хотелось бы сделать то же самое, но далеко не многие готовы пройти такой путь до конца.

Голубые глаза Уэйда с мальчишеским озорством пробегаются по двери в подвал. Что-то из сделанного или сказанного мной, похоже, заставило его принять меня, по крайней мере, на испытательный срок.

– Линетт, – громко произносит он, возводя взгляд к потолку. – Есть у меня время сводить молодого человека в мое дьявольское подземелье?

Он театрально подмигивает мне и снова утыкается взглядом в потолок. (Может, мы и вправду договоримся с ним о рыбалке, независимо от того, как пойдут мои дела с Викки.)

– Сомневаюсь, что тебя смогла бы остановить даже армия Гранта, ведь так? – Линетт улыбается нам из соединяющего столовую с кухней окна, встряхивает хорошенькой красной головкой и машет рукой – идите уж.

Сквозь дверь в гостиную я вижу Викки и Кэйда, сидящих на оранжевой кушетке и доверительно беседующих о чем-то. Нечего и сомневаться, сейчас подвергается всестороннему пересмотру гардероб Кэйда и его непутевая социальная жизнь.

Уэйд, топоча, спускается по ведущим в темный подвал ступенькам, я следую за ним. И мгновенно тяжелый воздух кухни сменяется прохладным, с острыми химическими запахами, неотделимыми от подвалов пригорода, хозяевам которых пальца в рот не клади, они ведут успешную войну с термитами. Одним из таких хозяев являюсь ныне и я.

– Ладно, теперь стойте на месте, Фрэнк, – говорит Уэйд, растворяясь в темноте, я слышу лишь, как он шагает по бетону. За моей спиной пухлая рука Линетт захлопывает дверь в кухню. – Пока не двигайтесь с места. – Где бы ни был сейчас Уэйд, голос его полон энтузиазма.

Я вцепляюсь в деревянные перила, не уверенный даже в том, что передо мной – ступенька или пол. Чувствую только близость чего-то большого.

Уэйд возится с какой-то железкой – абажуром рабочей лампы, дверцей электрического щитка, может быть, с ключами.

– Ааа, господи, – бормочет он.

Внезапно вспыхивает свет, не рабочей лампы, а люминесцентной – белый, подрагивающий, – подвешенной к стропилам. И первое, что я вижу, это, сдается мне, вовсе не то, что хотел показать Уэйд. Я вижу большую, сделанную из космоса фотографию Земли, прикрепленную над рабочим столом к шлакобетонной стене. Синева, пустота, четкая, как во сне, Северная Америка, увиденная объективом с расстояния во многие мили, очерченная белизной и окруженная темными океанскими водами.

– Что скажете, Фрэнк? – горделиво спрашивает Уэйд.

Мои глаза пытаются отыскать его, но находят большой черный автомобиль, стоящий прямо передо мной, так близко, что дотронуться можно, я даже не сразу понимаю, что именно вижу, мне ясно только – автомобиль, с массой хромированных украшений и лаковым черным покрытием. По большой, широкой жалюзийной решетке тянутся буквы: КРАЙСЛЕР.

– Господи, Уэйд, – произношу я, наконец обнаружив его, он стоит у длинного крыла, положив ладонь на высокое, вытянутое ребро над красным задним фонарем.

Уэйд улыбается, точно телевизионный продавец, подобравший нечто и вправду особенное, такое, что наверняка понравится вашей женушке, во что каждый пребывающий в здравом уме человек будет только рад вложить деньги, потому как ценность такого приобретения станет со временем лишь возрастать.

Да, это большой, прямоугольных очертаний автомобиль с толстыми «белобокими» покрышками, обтекаемыми бамперами и общим послевоенным обликом «стильной основательности», от которой в моем «малибу» остались лишь грустные воспоминания.

– Таких больше не выпускают, Фрэнк. – Уэйд замолкает, давая этим словам показать себя во всем их властном величии. – Я восстановил его своими руками. Кэйд помогал немного, но, когда мы покончили с двигателем, заскучал. Я купил его в Литтл-Эгг, у грека, торговавшего мыльным камнем. Видели бы вы его тогда. Бурый от ржавчины. Весь в дырьях. Половина хромированных штучек отсутствовала. Кусок швейцарского сыра, да и только.

Уэйд проходится взглядом по лаку, словно ожидая, что тот пробормочет что-то в ответ. В подвале прохладно, и «крайслер» выглядит холодным и твердым, как черный алмаз.

– Осталось еще довести до ума гофрированную внутреннюю обшивку, – говорит Уэйд.

– Как же вы его сюда-то заволокли?