Капеллан дьявола. Размышления о надежде, лжи, науке и любви - Ричард Докинз

Теперь я жду, когда какой-нибудь литературовед объяснит мне, почему эта книга не считается одним из великих романов XX века, равным шедеврам Джона Стейнбека, с той разницей, что поэтика Элспет Хаксли — это поэтика кикуйю, а не американская.

Бегите как канны... Бегите, воины, ваши ступни как стрелы, а сердца львиные: жизнь и богатство ваших отцов у вас в руках, спасайте их.. Их бедра были стройны как проростки, их черты остры как топоры, их кожа светлее меда. Их члены стали дрожать как крылья нектарницы, когда ее клюв пьет мед...

Это виртуозное отождествление себя с другой культурой. Ей удалось не только самой почувствовать себя в коже кикуйю — она достигает того же и с читателями. И, читая ее, мне хочется плакать.

Мне немного стыдно признаться, что еще одна книга, читая которую, я едва не плачу (на этот раз от радости) — детская книга. А может быть, это очень взрослая книга, которую, так уж случилось, написали дети? Решить сложно, и в этом часть ее обаяния, и вероятно именно поэтому ее необъяснимым образом игнорируют редакторы разделов рецензий: они просто не знают, на какую полку ее поставить. Книга “Львиные дети” — о детях из одной семьи, они англичане, но живут в палатках в Ботсване, где следят с помощью радиодатчиков за дикими львами, а учит их, в полевых условиях, только их мама. Они написали книгу о своей совершенно необычайной жизни. Неважно, найдется ли для нее подходящая общепринятая полка, просто прочитайте ее. Здесь перепечатано мое предисловие — “Я речь веду об Африке златой”.

Последний очерк в этом разделе посвящен путешествию, и в нем опять поднимаются две темы: Африки как родины наших предков и Африки как места, где родился я сам, и они переплетены в нем в автобиографический рассказ о моем путешествии и о том, что дает мне веру в будущее. Редакция “Санди тайме” изменила заголовок на “Наши все вчера”[272], но Макбетова усталость от жизни — прямая противоположность настроению моего очерка, поэтому я вернул ему мой заголовок — “Герои и предки”. Название “Герои и предки” подошло бы и для всего этого сборника.

Африка была моей колыбелью. Но я покинул ее, когда мне было семь — слишком мало, чтобы понимать (да и сам факт еще не был известен), что Африка — это и колыбель всего человечества. Ископаемые остатки времен ранней юности нашего вида все из Африки, и молекулярные данные заставляют предположить, что предки всех современных людей оставались там вплоть до последней сотни тысяч лет или около того. Африка у нас в крови, а в земле Африки лежат наши кости. Мы все африканцы.

Уже это делает экосистему Африки предметом исключительно интересным. Это сообщество, в котором мы сформировались, содружество животных и растений, в котором прошли годы нашего экологического ученичества. Но даже если бы Африка не была нашим родным континентом, она пленяла бы нас как, вероятно, последнее великое убежище плейстоценовых экосистем. Если вы хотите напоследок взглянуть на былой Эдем, забудьте о Тигре и Евфрате и заре сельского хозяйства. Поезжайте лучше в Серенгети или Калахари. Забудьте древнегреческую Аркадию и “Время сна” первых австралийцев[274]— всё это было так недавно! Что бы ни пришло к нам с горы Олимп, или с горы Синай, или даже со скалы Айерс-Рок[275], обратитесь лучше к Килиманджаро или спуститесь по Великой рифтовой долине к плоскогорью Хайвельд. Это там нас замыслили для успеха.

“Замысел” всех живых существ и их органов — это, разумеется, иллюзия, причем иллюзия исключительно сильная, порожденная процессом подходящей силы — дарвиновским естественным отбором. В природе есть и другая иллюзия замысла, не столь поразительная, но все же привлекательная, и существует опасность перепутать ее с первой. Это кажущийся замысел экосистем. У организмов есть части тела, в замысловатой гармонии поддерживающие в них жизнь, а у экосистем есть виды, которые, казалось бы, делают нечто подобное на более высоком уровне. Есть первичные продуценты, которые переводят “сырую” солнечную энергию в ту форму, в которой все остальные могут ей пользоваться. Есть растительноядные консументы, которые питаются ими, чтобы использовать эту энергию, а затем выплачивать “десятину” хищникам и так далее, вверх по пищевой цепи — или, точнее, пирамиде, потому что законы термодинамики позволяют лишь десятой части энергии каждого уровня добираться до следующего. И наконец, есть сапрофаги, которые перерабатывают отходы жизнедеятельности, чтобы снова сделать их доступными, и в процессе этого проводят в мире уборку, не давая ему превратиться в помойку. Все подогнано под все остальное как ажурные кусочки, которые складываются в огромный многомерный пазл, причем (как гласит этот расхожий образ) мы хватаем эти части, рискуя разрушить бесценное целое.

Можно подумать, будто вторая иллюзия создана процессом того же рода, что и первая: разновидностью дарвиновского отбора, но на более высоком уровне. Согласно этим ложным представлениям, выживают именно те экосистемы, части которых (виды) оказываются в гармонии друг с другом, точно так же, как, согласно классическому дарвинизму, выживают именно те организмы, части тела которых (органы и клетки) гармонично взаимодействуют, обеспечивая их выживание. Я полагаю, что эта теория ошибочна. Экосистемы, как и организмы, действительно кажутся гармоничными плодами замысла, и эта видимость замысла — действительно иллюзия. Но на этом сходство кончается. Эта иллюзия другого рода, вызываемая другим процессом. Лучшие экологи, такие как Кроз и Ридер, это понимают.

Дарвинизм входит в этот процесс, но он не прыгает через уровни. Гены по-прежнему выживают (или не выживают) в пределах генофондов видов, в зависимости от их воздействия на выживание и размножение отдельных организмов, которые их содержат. Иллюзия гармонии на более высоком уровне — непрямое следствие избирательного воспроизводства особей. В рамках любого вида животных или растений лучше всего выживают те особи, которые умеют пользоваться в своих интересах остальными животными и растениями, бактериями и грибами, уже преуспевающими в данной среде. Как давно понял Адам Смит, иллюзорная гармония и реальная эффективность будут возникать в экономике, на нижнем уровне которой господствуют собственнические интересы. Хорошо сбалансированная экосистема — это экономика, а не адаптация.

Растения преуспевают, преследуя собственные интересы, а не интересы растительноядных животных. Но благодаря преуспеванию растений открывается ниша для растительноядных, и они ее занимают. Утверждают, будто травам полезно, чтобы на них паслись травоядные. На самом деле ситуация интереснее. Ни одно отдельно взятое растение не получает выгоды непосредственно от его поедания как такового. Но растение, которое страдает от поедания лишь немного, побеждает в конкурентной борьбе с растением-соперни-ком, которое страдает сильнее. Поэтому успешные травы получали непрямую выгоду от присутствия травоядных. А травоядные, разумеется, получают выгоду от присутствия трав. Так и формируются пастбища как гармоничные сообщества более или менее совместимых трав и травоядных. Кажется, они сотрудничают друг с другом. В некотором смысле это так. То же относится к другим африканским сообществам, о которых подробно рассказывают Кроз и Ридер.