Таня Гроттер и ботинки кентавра - Дмитрий Емец

– У меня есть идея получше. Как насчеттвоего двойника? Настоящего И-Вана из этого мира? Сдается мне, он тоже неплохоотнесется к Левиафану, – улыбаясь, заметил кентавр.

И-Ван благодарно моргнул.

– Прощай, Мардоний! Пока, Ург! Прощайтевсе, кого я не увижу! Тань, я жду тебя! Пожалуйста, не задерживайсяздесь! – сказал И-Ван, от которого, как от чеширского кота, остались ужеодни говорящие губы.

Мгновение полного исчезновения И-Вана осталосьнезамеченным, поскольку немногим раньше, чем растаяли его говорящие уста, то жесамое стало происходить с остальными – с Гуннио, с Ягуни, с Шурасино и сГробулией. Они растаяли почти сразу, без длинных прощальных монологов ицветистых фраз. Один только рядовой Гуннио несколько раз успел сказать «Блин»,комментируя таким образом поочередное исчезновение ног, рук и туловища.

Одна Таня пока сохраняла прежние очертания, неторопясь превращаться в туман – к большой радости Урга, надо сказать. Ургвтайне надеялся, что Таня останется. Но он ошибался. Пространство, избавленноеот Стихиария, в самом деле быстро залечивало раны.

На другом конце поляны почти одновременновозникли несколько двойников, одетых в школьные мантии Тибидохса. Тане было былюбопытно взглянуть на двойников, но она понимала, что уже не успеет. У неевозникло вдруг странное чувство. Она была здесь и одновременно уже не здесь.Она словно раздробилась по множеству смежных миров, однако этот оставался пока главным.По тому, как Ург вдруг уставился на нее с тревогой, Таня поняла, что с нейчто-то неладно. Взглянув на свое тело, она увидела, как ее постепенно, начинаяс ног, окутывает зеленоватое сияние. Та же знакомая зеленая змейка бежалатеперь по ее телу, поглощая его и превращая в мириады сверкающих искр,меркнущих в пространстве.

– Ург, я ухожу! Ты можешь обещать мне,что… В общем, мне кажется, Тыр не самое лучшее место для тебя! – осторожносказала Таня.

Ург печально посмотрел на нее:

– Я мог бы обмануть тебя и наобещать все,что угодно… Мне не впервой. Но вообще-то я действительно собираюсь покинутьТыр. Там мне душновато. Как насчет того, чтобы я помог тебе побороться засвободу кентавров, а, Мардоний?

– Смутно представляю, как ты собираешьсяпомогать нам, но я не против. Тут возни на всех хватит. Твой ключ с головойласки и лук могут оказаться полезны, – усмехнулся кентавр.

Когда тело Тани растаяло и в пространствеповисла одна ее голова, Ург шагнул к ней и поцеловал в губы. Таня попыталасьотстранить его и даже ощутила свое движение, но скорее всего ее руки оттолкнулиУрга уже в каком-то другом, не этом мире.

– Давно собирался это сделать!.. И-Ванвсе-таки мудро сделал, что исчез первым. Ты ведь ему не скажешь, нет? –сказал Ург.

– Скажу, у меня от него секретов нет.Тебе не стоило этого делать!

– Как хочешь. Я думаю, он поймет, чтотебе сложно было дать мне пощечину, – сказал Ург и поцеловал ее ещераз. – Прощай! Я знаю, что больше никогда тебя не увижу, но все же…Прощай! – крикнул он.

– Прощай, Ург! Спасибо тебе за все! Будьсчастлив! – проговорила Таня и растаяла.

Таня уже исчезла, а Ург и Мардоний долго ещесмотрели в ту точку пространства, где она только что была.

– Жизнь как почтовый дилижанс. Людисадятся в него, некоторое время едут вместе, привыкают друг к другу, а затемрано или поздно каждый выходит на своей станции. Дверь дилижанса хлопает, и онуезжает. И разлучившиеся никогда больше не встречаются. Во всяком случае, вэтом дилижансе. Но кто сказал нам, что этот дилижанс последний? Возможно, где-тотам, за горизонтом этого мира, будет еще один? – философски заметилМардоний.

– Может, есть, а может, нет, –сказал Ург. – Я предпочел бы, чтобы лошадей, которые везут дилижанс,умыкнули мои дорогие братья. Кучер умчался бы в погоню, размахивая тупымтесаком, а сам дилижанс остался бы в лесу вместе со всеми пассажирами. И небыло бы никаких разлук. Но, видимо, это невозможно.

Таня очнулась и тотчас поняла, что для того,чтобы очнуться, выбрала себе весьма и весьма странное место. Она была вкабинете Сарданапала. Полулежала в глубоком кресле, укутанная пледом, откоторого слегка попахивало горьковатым одеколоном академика. Памятьвозвращалась медленно, толчками. Точно из-под воды поднимались и возникали тотам, то здесь небольшие островки.

Прямо перед ней, буравя ее неприветливымиглазками, сидел Поклеп Поклепыч. На коленях у него лежала книжка, по яркомупереплету которой прыгали буквы: «Вуддин Ой. Двести советов, как разлюбитьрусалку и начать жить».

– Очень славно! Мадемуазель Гроттиизволили-с очухаться! – сказал Поклеп Поклепыч, обращаясь не к Тане, а ккому-то другому, кто стоял сейчас за ее креслом.

– Поклеп, перестань! Ты же беспокоился неменьше моего! Как я рад, как рад! – добродушно пробасил кто-то, и Таняузнала гулкий голос Тарараха.

Мгновение – и питекантроп появился перед нейвместе с Медузией и академиком Сарданапалом.

– Ты в порядке, девочка? – сбеспокойством спросил академик.

– Да вроде, – осторожно ответилаТаня. Она чувствовала себя просто прекрасно – точно человек, отличновыспавшийся в выходной день.

– Признаться, твое перемещение доставилонам массу хлопот. Твои друзья давно уже на ногах, а с тобой мы возимся ужевторые сутки. И это при том, что Ягге с самого начала утверждала, что по еечасти тут ничего нет. Физически ты не пострадала. Сложнее было провести междумирами твое сознание, – продолжал академик.

– Что со Стихиарием? – хриплоспросила Таня.

Академик философски пожал плечами.

– Да ничего. Он в своем измерении кипитот злости. Вы сумели изгнать его. Учитывая, что и ботинки кентавра сгинуливместе с ним, в ближайший миллион лет он не появится. За дальнейшее я неручаюсь, – сказал он.

– Уррря-яя! Гротти снова в Тибидохсе! Мояжизнь наполняется смыслом! Теперь никто не прищемит дверью мое альтэрэго! – заорал кто-то.

Медузия недовольно покосилась на ретивогоРжевского, бледный нос и темные глаза которого любознательно проступали то водной, то в другой стене. Любопытный поручик, разумеется, не удовольствовалсяролью простого наблюдателя и энергично тянул одеяло на себя.

– Очи черные! Очи жгучие! Очи страстные ипрекрасные! – в полный голос грохотал он, возникая то на потолке, топлоским ковриком стелясь под ногами.