На перепутье - Александра Йорк

— Да, но разве ты не видишь? Я ведь никогда и не думала о том, чтобы что-то делать. Я даже готовить не умею. Господи, попытайся понять, Перри. Совсем немногие из нас действительно выбирают.

— Спокойной ночи, Блэр. Позаботься, чтобы прислуга вернулась к утру.

Блэр направилась было к бару, но остановилась. Нет, пить она не будет. На нее навалилась паника. Нет, это просто скука. Все пройдет, нужно только успокоиться. Но не с помощью того, что может помешать ей думать. Или чувствовать. Сегодня никаких заменителей. Никакого алкоголя. Никаких наркотиков. Никакого общения и секса с Перри лишь потому, что больше нечем заняться. Нет! Кроме того, она все еще злилась на него. Не за то, что он переспал с той девицей Соммерс, этого можно было ожидать, но за то, что повел ее в их спальню. Они с Перри всегда придерживались негласного уговора: никаких загулов в супружеской постели, хотя бы из уважения к детям. Она этого правила всегда придерживалась. А он не только нарушил этот уговор, но и пренебрег своими обязанностями хозяина дома. Когда он наконец удосужился спуститься вниз, то был уже в таком улете, что пользы от него не было никакой. По его вялым движением и исходящему от него запаху горького миндаля было очевидно, что они увлеклись героином. Нет, ей не хотелось сегодня быть с Перри. И уж точно не с Леоном. Она и на него ужасно злилась. Он отказался заниматься с ней сексом. Отказался! Да ей никогда в жизни никто не отказывал! Она снова легла на диван.

Слава Богу, что эта вечеринка уже позади. Если не считать значительных пожертвований, которые ей удалось собрать, сам прием был полной катастрофой. Даже мать вела себя неприлично. Блэр никогда не замечала такого с ее стороны. И она знала, в чем причина. Она видела, как кипела ее мать под маской сдержанности, когда Перри повел Денни в их спальню. Сначала эта девка попыталась оскорбить Маргарет в ее же собственном доме, а затем нагло завлекла мужа ее дочери в постель у всех на глазах. Разумеется, всем остальным было глубоко наплевать, все веселились от души, но мать была вне себя. Да и сама Блэр не получила от вечеринки абсолютно никакого удовольствия. Кроме отвратительного поведения Перри, в ее плохом настроении виновата некоторым образом и эта Тара Нифороус. Блэр пожалела, что пригласила ее. Тара была идеальным гостем, очаровательным и симпатичным, но в ее сдержанности невольно чувствовался молчаливый упрек всем присутствующим.

Блэр поднялась и решительно тряхнула головой. Сегодня она зла на весь мир. Ей хотелось побыть одной. Так вот, она одна. И она что-нибудь сделает в одиночестве. Вот только что?

Она пошла на кухню и открыла холодильник. Надо попробовать самой приготовить себе ужин. Это будет хорошим началом.

Блэр захлопнула дверцу холодильника. Должна же быть хоть одна вещь, которую она любит, причем по собственному выбору. Она снова встряхнула головой, как бы отбрасывая гнетущее беспокойство. Завтра обязательно нужно поездить верхом.

Ликленд! Ну, конечно! Она выбрала его!

Блэр кинулась наверх в спальню, вытащила из шкафа костюм для верховой езды и бросила его на постель, радуясь тому, что можно что-то делать. Она поедет кататься верхом прямо сейчас!

Уильям не ответил. Почему? Потому что она отпустила его на ночь, вот почему. Блэр громко расхохоталась. Перри прав. На нее напала хандра.

Таксист оказался моложавым. Не слишком привлекателен, но это неважно. После того как она сунула ему бумажку в сто долларов, он согласился отвезти ее в Нью-Джерси.

— Чем вы еще занимаетесь, водитель? — спросила Блэр, внезапно снова вернув себе свое привычное хорошее настроение. Большинство таксистов любят поболтать и, за исключением водителей из третьих стран, подрабатывают на такси, одновременно занимаясь чем-то еще. Возможно, это не такое уж везение — принадлежать к среднему классу.

Молодой человек посмотрел на нее в зеркало заднего вида.

— Меня зовут Дин Фалтон. Я актер.

«Как и мы все», — подумала Блэр.

За городом было темно. Машины попадались редко. Извилистые дороги Нью-Джерси были еще более пустынными, чем магистрали между штатами.

— Послушайте, не хочу лезть не в свое дело, но с чего это вы вдруг отправились ночью в такую даль да еще в одиночестве?

— Хочу поздороваться с конем, которого люблю. И прокатиться на нем утром.

— Похоже, вы его сильно любите. Уже здорово поздно.

— Люблю, — подтвердила Блэр. Я действительно его люблю, подумала она. Я почувствую это, когда увижу его. Уверена, обязательно так и будет.

Около конюшни было темно, но водитель такси направил свет фар на дверь, пока она искала выключатель. Затем Блэр решительным шагом вошла в конюшню.

Он был прекрасен. Она вывела Ликленда из денника и одной рукой похлопала по мускулистому боку. Гнедой жеребец задрожал от ее прикосновения. Блэр медленно провела рукой по телу жеребца, ощущая глубокое удовлетворение оттого, что он принадлежит ей, что она любит его и восхищается им. Она вывела жеребца на манеж. Таксист шел за ней с седлом, но не успел он подойти ближе, как появился Билл Дениер — он жил со своей женой на втором этаже каретного сарая. Билл ухаживал за двумя поколениями лошадей Готардов.

— А, это вы, мисс Блэр. Могу я спросить, что привело вас сюда в такое время? — поинтересовался он без всякого интереса. — Ведь вы не собираетесь прокатиться на нем сейчас, мисс Блэр?

— Привет, Билл. Да, именно это я и собираюсь сделать. Немного по кругу, а потом длинная прогулка на рассвете. Я так по нему соскучилась.

Билл Дениер оседлал Ликленда, затем молча прислонился к перилам. Насколько ему было известно, Блэр Готард никогда ни по кому и ни по чему не скучала. Никогда не высказывала симпатии ни к одной из своих лошадей и, хотя она объявила Ликленда своим любимцем, ездила на нем очень редко. Но уж если она на него садилась, то спуску ему не давала. Билл всегда считал, что ей просто требуется встряска. Он смотрел, как она идет, плавно переходя с аллюра на аллюр, спина прямая, руки расслаблены.

Билл Дениер следил за Блэр восхищенным взглядом. Она смотрелась великолепно. Длинные светлые волосы струились по грубой ткани ее твидового жакета. Какая все-таки неуравновешенная женщина. Заявиться сюда среди ночи, только чтобы поездить верхом. Что же, богатые могут делать все, что им заблагорассудится. Блэр наклонилась и погладила шею лошади.

— Давай, большой мальчик, — прошептала она, — заставь меня почувствовать.

Животное охотно отзывалось на каждое движение ее колен, на малейшее движение ее руки, точно так, как каждый мужчина повиновался ей в постели. Но где же это ощущение? Злость заставила ее пришпорить лошадь. Где это ощущение?

Блэр снова зло впилась шпорами в бока жеребца и продолжала его пришпоривать, пока он не увеличил свою скорость втрое. Она напряженно стремилась вперед, как будто скорость могла подавить нарастающую панику. Нет, не панику — беспокойство. Не внутренний страх, всего лишь беспокойство. Ликленд вдруг сдавленно заржал и споткнулся…