Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Я не пойду домой, никогда больше туда не вернусь! – возразила Изора, сверкнув синими глазами. – Мне очень жаль, что побеспокоила вас так рано, преподобный отец, но мне, как я уже сказала, некуда было идти.

– И где же в таком случае вы провели ночь? – заинтересовалась Жизель. – Мне показалось, я слышала урчание мотора незадолго до того, как вы постучали в дверь!

Изора задумалась. Соврать или сказать правду, рискуя шокировать кюре и его экономку? И, словно подталкиваемая лукавым роком, она предпочла ложь.

– Меня приютила Женевьева Мишо. Но только мне было так плохо и неспокойно, что я потихоньку встала и пришла к вам, в пресбитерий.

– Святые небеса, мадам Мийе, наверное, места себе не находит, думая, что вы бродите по улицам в такой холод! – вздохнула Жизель. – И все-таки странно – кто разъезжает на автомобиле в такую рань?

– Может, жандармы? – предположил кюре. – Убийство несчастного Альфреда Букара всполошило весь приход.

Фраза отца Жана заставила Изору задуматься. Ей вдруг почудилось, что она позабыла какую-то очень важную деталь, связанную с насильственной смертью бригадира. И в тот же миг она пожалела, что соврала – ведь и ее мать, и Арман, и все Маро в курсе, что инспектор приютил ее на ночь у себя.

«Какая же я глупая! – упрекнула себя девушка. – Нужно будет упросить Женевьеву, чтобы она подтвердила, будто я вскоре ушла из Отель-де-Мин и переночевала у нее!»

Стыдливо понурившись, она перевела взгляд на жаренные в свином жире, блестящие от сахарной посыпки пончики, которые Жизель как раз подала на стол.

– Спасибо, мадам, они выглядят очень аппетитно!

Кюре с экономкой с умилением наблюдали, как Изора с детской осторожностью пробует пончик на вкус.

Часом позже, помолившись в пустой церкви, девушка направилась к усадьбе Обиньяков. Огромный парк был укрыт ковром из чистого снега. При виде кустарников в белом наряде и елей, словно сошедших с рождественской открытки, Изоре захотелось одновременно плакать и смеяться – зрелище взволновало душу, но и собственные несчастья показались слишком горькими.

Женевьева Мишо уже встала и как раз заваривала цейлонский чай – свой любимый горячий напиток. Чьи-то нервные пальцы забарабанили в дверь – она отставила чайник и побежала открывать. Увидев на пороге Изору, молодая женщина ахнула:

– Благодарение господу, это ты! Я так испугалась вчера, когда мсье Маро пришел справиться, не я ли тебя приютила! Иди скорее в тепло, дорогая золовка, я напою тебя чаем!

Изора вошла, не удостоив Женевьеву ни ответом, ни улыбкой. Журчащий голос молодой женщины, радостное выражение лица и слово «золовка» только усилили гнев, который Изора считала вполне оправданным.

– Ты еще не замужем за моим братом, так что не называй меня золовкой!

– Извини, но ведь скоро мы станем одной семьей, и я по-родственному люблю тебя, можешь мне поверить! Господи, Изора, что с твоим лицом? Ты упала?

– Отец меня избил, отстегал кнутом, унизил, прогнал с фермы – и все из-за тебя, Женевьева, понимаешь ты или нет? Ты воспользовалась моей отлучкой и пришла к Арману, стала его уговаривать вместе уехать. А я так радовалась, что он останется жить с нами… Арман хороший, он защищал меня от… от этого монстра, не заслуживающего звания отца! Брат говорил, что ему будет хорошо здесь, в деревне, подальше от людей, что он сможет гулять и любоваться окрестностями, которые знает с детства. А ты со своими уловками все испортила!

Женевьева словно окаменела. Она не знала, что жених уже сообщил родителям об их намерении жить вместе. Естественно, она понятия не имела, что значит попасть под горячую руку Бастьену Мийе, поэтому обвинения Изоры восприняла как незаслуженные.

– Угомонись, Изора, – раздраженно оборвала она девушку. – Ничего я не портила. Я люблю твоего брата и, несмотря ни на что, хочу сделать его счастливым. На остальное мне плевать – абсолютно на все!

Бледная, с лихорадочным блеском в глазах цвета ночи, Изора всматривалась в лицо Женевьевы. Ее уже тошнило от этих разговоров о любви.

– Говоришь, любишь? А Арман показал тебе, что сделала с ним война? – скривилась она. – Ну признайся, он ведь прятал лицо под бинтами или закрывал платком. В тот день, когда он откроется, ты его бросишь, заставишь страдать!

– Нет, никогда! – выкрикнула Женевьева. – Вот что я скажу тебе, Изора: что нас с Арманом связывает, тебя не касается, и ты не обязана знать, что между нами вчера произошло. Мне искренне жаль тебя, я не знала, что отец может так жестоко выместить злость, но для этого, помимо моего визита, должен быть еще какой-то повод. Прошу тебя, угомонись! Ты вся дрожишь, у тебя шок. И потом, у меня есть для тебя интересное предложение.

– Я пришла к тебе с просьбой, – сникла девушка, садясь на стул, потому что ноги у нее и правда подгибались. – Ты сможешь соврать, если тебя спросят? Я сказала кюре, что ночевала у тебя. Пожалуйста, если кто будет интересоваться, скажи, что это правда!

Женевьева потянулась погладить ее по плечу, но Изора оттолкнула руку. Она все еще не могла справиться с гневом, от которого дрожало тело и сжимались зубы.

– Отец избил меня и выгнал из дома, потому что я уехала на море с мадам Маро и Жеромом, оставила Армана одного, – резко продолжила она после короткой паузы. – Знаешь, как страшно – когда перед тобой стоит тип, готовый стереть тебя с лица земли, и смотрит ненавидящим взглядом? Я испугалась, что он меня убьет! Это правда, Женевьева, мне показалось вчера, что он хочет меня уничтожить. А меня просто парализовало от ужаса, по крайней мере, в первые минуты. Но в конце концов наступает момент, когда ты больше не в состоянии выносить издевательства и несправедливость. Состояние, чем-то похожее на опьянение, – охватывает безумная ярость, и ты не задумываешься больше ни о чем. Я швырнула в него камнем! Хотелось увидеть, как он свалится на землю…

– Замолчи, Изора, замолчи! – взмолилась Женевьева. – Поверь, я не знала, что так получится. Арман никогда не говорил, что ваш отец пьет!

– О, пьяницей его не назовешь! И, говоря по правде, ему не требовалось напиваться, чтобы избивать меня, когда я была помладше. А теперь он меня прогнал. Что ж, ну и пусть, ноги моей на ферме не будет! Только что в церкви я имела возможность все обдумать. Отец Жан открыл ее так рано специально, чтобы я могла помолиться. Я попрошу кого-нибудь забрать мои вещи и вернусь в Ла-Рош-сюр-Йон. У меня осталось немного денег, так что сниму себе комнату. Работу тоже найду – что-нибудь вроде продавщицы или официантки. Если характера хватит, в октябре приеду назад в Феморо и стану учительницей. Я бы предпочла остаться тут, в поселке. И даже не знаю, почему. Вернее, нет, я слишком хорошо это знаю…

– Ты, конечно, думаешь о Жероме Маро. Вы ведь собираетесь обручиться… Изора, как я уже сказала, у меня есть предложение. Слушай внимательно: я говорила о тебе с мадам Обиньяк. Она говорит, что мой отъезд поставил ее в безвыходное положение и замены мне не найти. И тогда я сказала, что знаю одну молодую особу – красивую, образованную, вежливую, которая может несколько месяцев поработать у них экономкой, пока они не подберут подходящего человека. Это очень выгодное место, уверяю тебя! Ты будешь жить одна во флигеле, а обязанности сводятся к тому, чтобы присматривать за порядком в доме.