Фледлунд - Соня Фрейм

В итоге Киран остался в Эльмсхорне, в каком-то страшном пансионе, и делил комнату с несколькими рабочими из Польши. Его рассматривали как свидетеля по делу, но вскоре нашлись и другие подтверждения. Пока Ханна восстанавливалась и проходила всевозможные чистки, из Фледлунда начали приходить новости. Далеко не все из них были хорошие.

Второй дом Фергюсонов обыскали и тела действительно нашли, но не там, где Киран ожидал. Три женских трупа оказались закопаны в землю, но ампулы и шприцы пропали. Несмотря на признание Кирана в том, что он вколол Эрику Морфей, чтобы его остановить, доказательств теперь не было. Объяснение могло быть только одно: Фергюсоны в очередной раз за собой убрали. Со своей стороны они лишь подтвердили смерть Эрика и успели кремировать его тело. Следствие все равно началось, но, учитывая, какие зубища были у этой семьи, оно обещало быть долгим.

Слухи же о пустотах вокруг Фледлунда, наконец, привлекли внимание нужных инстанций. Пробы воды и почвы из округи оказались шокирующими. В них нашли и другие химикаты, и экологическая инспекция набрала вагон доказательств о нарушении «ФЕМА» законов по сбыту фармацевтических субстанций. Полубредовые показания, австралийского бездомного внезапно обернулись скандалом на всю страну. Газеты запестрели лицами Фергюсона-старшего и Рудяка. Про последнего пресса вдруг выкопала, что он вел какие-то запрещенные эксперименты еще в Польше в начале девяностых и уже один раз попадал под суд, но Хенрик, оценив его талант и беспринципность, вовремя выдернул его в Германию.

Следом вышла директива об аудите всей фабрики, и в первую очередь ее исследовательской деятельности. Кто-то из сотрудников «ФЕМА» анонимно сообщил полиции о Морфее и передал засекреченную внутреннюю документацию. Так вышли на других подопытных, которых оказалось около двадцати, а сэмплы всех лекарств в разработке конфисковали из лабораторий. Хенрик уже не мог уходить в глухое отрицание. Вдобавок к следствию вокруг семьи, его и менеджмент фабрики ожидал суд.

Некоторые ученые «ФЕМА» живо переметнулись на другую сторону. Стало известно, что Пирогов и Бернштайн согласились на добровольные показания против своего работодателя и начали переговоры с исследовательским институтом Берлина, куда для расследования передали разработки «ФЕМА». Это выглядело как грязный компромисс властей, не желавших терять ценные кадры, которые знали о Морфее больше всех. Бернштайн и Пирогов были готовы выплатить штрафы и работать на государство, а от «ФЕМА» открещивались как от самого страшного зла. Рудяка же никто не мог найти, и, скорее всего, тот сбежал, как обычно делал, когда пахло жареным. Сумире Харада уехала в Японию. С опозданием в прессе прознали и о внезапной смерти Эрика Фергюсона, с чем, видимо, и был связан отъезд его матери. Хенрик же остался один и собирал вокруг себя адвокатов.

Все это произошло меньше чем за месяц. Киран считал, что ему просто повезло, что нашлись люди, которые захотели его выслушать и приняли нужные меры. Иначе он со своими россказнями про телепатию и расширение сознания просто сошел бы за обычного чокнутого. Он также готовился к тому, что Сумире вонзит в него когти и он все-таки попадет под следствие, как какой-нибудь соучастник, и неизвестно, на что еще она могла бы пойти. Ему и без этого было за что сидеть. Но Сумире предпочла просто исчезнуть. Вероятно, у нее были свои причины.

Почему-то Кирана ни в чем не подозревали, и, скорее всего, в Германии просто не были в курсе его прошлых дел, а с посольством Австралии они пока не связывались. Он выглядел жертвой, а все его наводки себя подтвердили. Почему-то казалось, что правосудие дойдет и до него, и Киран готовился его принять. Дни проходили в напряженном ожидании и мыслях о том, что это неотвратимо и справедливо. Но о нем постепенно забыли. Только сам он себе своих грехов не прощал.

Среди новостей пришло и известие о Бартоше. Киран все еще звонил во фледлундскую клинику, чтобы быть в курсе его состояния.

Двадцатого апреля старика не стало. У него было серьезное сосудистое заболевание, а перенесенные им травмы только усугубили его положение. Он так ни разу и не пришел в сознание, и когда Киран узнал, то расплакался, как ребенок. Это были первые слезы, которые ему удалось пролить, и, кажется, они были обо всем. О мире плохих людей, который они создали сами; о том, что он потерял и еще, возможно, потеряет; обо всем, что камнем лежало внутри и не могло выйти. Какая-то женщина, заметив, как здоровый мужчина рыдает на скамье, села рядом с ним и принялась утешать по-немецки. Он ничего не понимал, но кивал ей, а затем отправился бродить куда глаза глядят. Оставаться на одном месте не было сил.

Бартош был последним, что его здесь держало. Он сделал, наверное, все, что мог, чтобы разрешить эту ситуацию как-то правильно. Осталось дождаться выздоровления Ханны, и надо уезжать. Киран проснулся от кошмара, но тот все еще был с ним. Прятался в уголке глаза, как его собственная тень.

«Бездомная атаковала Хенрика Фергюсона возле его дома. По словам очевидцев, охраны не было рядом, Фергюсон выходил из машины, когда женщина налетела на него с ножом. Согласно сведениям полиции, бродяжка Сара Ригер была в прошлом секретаршей Фергюсона и их общая дочь Дагмар росла с отцом. Хенрик скончался на месте от десяти ножевых ранений.

Месяцем ранее от передозировки наркотиками умер его старший сын Эрик, считавшийся наследником корпорации. На данный момент он подозревается в убийстве трех человек и умышленном отравлении еще двоих. Младшая дочь Дагмар теперь является единственной наследницей, и известно, что в апреле ей исполнилось восемнадцать лет…»

* * *

Ханну еще не выписали, но после курса чистки она стала приходить в себя. Изначально она даже не могла ходить. К ней довольно долго не пускали, и когда, наконец, разрешили, она уже передвигалась по палате в обнимку с капельницей.

Физические последствия передозировки оказались, к счастью, обратимыми. Однако, что творилось после Морфеона с ее душой, было неясно. Но Кирана она поприветствовала с улыбкой, и они неторопливо вышли во двор больницы.

Ханна снова напоминала себя прежнюю, и это было здорово. Черты лица сильно смягчились, а нездоровая эйфория во взгляде, к счастью, пропала. Надо сказать, она пугала до чертиков. Оставалось только удивляться, как неуловимые детали преображают человека.

–Ну, что… Мы снова мы?– с тусклой усмешкой спросила она.

В молчании они смотрели друг на друга, а затем обнялись. Им так и не удалось стать друзьями – слишком мало времени они провели вместе. Но после Морфеона они были теми, кто друг друга знает. В этом, возможно, и скрывался ключ к излечению обоих. Всегда должен быть человек, который поймет твои самые страшные глубины и не отвергнет.