Мефодий Буслаев. Книга Семи Дорог - Дмитрий Емец

Прасковья, которая уже лежала на животе, вцепившись в траву, чтобы ее не сносило, кивнула и стала искать, куда откатилась ее флейта. Нашла и поползла к ней. Сложнее оказалось с запаниковавшим Мошкиным, который, не слыша слов Дафны, удирал вниз по склону. Мефодий догнал его и поволок за собой. Когда они вновь оказались на холме, все уже ревело и дрожало. Привратник тянул клубящуюся вихрем руку. Дафна сдерживала его одиночными маголодиями. К ней присоединилась Прасковья и последним Мошкин, длинную флейту которого забило песком.

Там, где маголодии огня и льда встречались, в воздухе что-то трещало. Огонь замерзал, оставаясь огнем, и разбрызгивался краткими всполохами и искрами. Протянутые руки чудовища походили на столбы льда, чудом держащиеся в воздухе. Привратник шатался: у него внутри пылал лед, один глаз тоже горел. Снизу его затягивала разверзающаяся земля.

Он покачнулся, упал на колени. Что-то в нем обломилось, пошло трещинами, и пылающая, охваченная огнем громада обрушилась на вершину холма.

– Привратник тихо скончался, – прокомментировал Шилов.

– А тебе хотелось, чтобы громко? – ляпнул Чимоданов.

В тот же миг отделившаяся от туловища огромная голова взорвалась и лопнула, скатившись на них. Прасковья не удержала его ледяной маголодией. Их разметало. Меф понял только, что его поднимает над землей, а затем с огромной силой ударяет о нее. На краткое мгновение он увидел спину Чимоданова. Тот пытался скатиться с холма, но не успел. Ледяной взрыв настиг и его.

Буслаев ощутил, как загорается и замерзает в одно и то же время. Шилов успел выкрикнуть что-то лихорадочно, показывая в сторону башни. К чему он привлекал внимание, Меф узнал позже. Пока же утратил все чувства, мысли, желания и провалился куда-то. Когда несколько минут, или часов, или веков спустя он сумел открыть глаза и перевернуться на живот, вокруг все было покрыто коркой пылавшего льда. Маг привстал на локтях, стать искать глазами копье и снова опрокинулся на живот – руки не держали, голова кружилась. Казалось, что и она пылает, как все вокруг.

Потом Мефодий увидел ноги. К ним кто-то неспешно поднимался. Рекзак Монеест шагал первым. Широко, уверенно, на полную стопу. В руке у него был тяжелый топор. За ним, придерживая длинную мантию и наступая на те участки, где не было огня, брезгливо пробирался длиннобородый Уст Дункен. Жирный Тавлеус Талорн пыхтел последним, часто вытирая лоб. Подъем очень его утомлял.

– Они идут по песку, по болоту, по лесу… Ко мне или не ко мне! С ними ползут крокодилы… или змеи… Хотят разрубить, задушить, разорвать, утопить, – точно в бреду, бормотал Мошкин.

Топор в руке у Рекзака превратился сначала в веревку с петлей, затем в мясорубку и, наконец, в привязанный к веревке камень. Покачнувшись, он задел некромага по колену. Тот поморщился от боли, сердито дернул длинным подбородком, и веревка вновь стала топором.

– Они хотят нас распилить, зарядить в катапульту! К нам тянутся ядовитые лианы, по ним ползут скорпионы, – бубнил Евгеша.

Что-то погладило Тавлеуса по спине. Толстяк, отдуваясь, повернулся. Ядовитая лиана. Он трусливо отскочил и упал, споткнувшись о катапульту, рядом с которой завывала циркулярная пила.

– Уберите этого идиота! Он ни в чем не уверен!.. Наш мир не знает, какой облик ему принимать! – Уст щелкнул пальцами. Мошкин ощутил, что язык во рту стал огромным и раздувшимся, как те синие мертвые коровьи, которые видишь на рынке в мясном павильоне.

Покачивая топором, львиногривый переводил взгляд с Мефодия на Дафну, прикидывая, с кого начать. Буслаев попытался приподняться. Он знал, что до копья не добраться, но надо хотя бы отвлечь их от Дафны. Рекзак шагнул к нему. Ленивый толчок сапогом в лицо, разбивший губы, и Меф упал на спину. Он лежал, зная, что никогда уже не поднимется, и смотрел не на медленно поднимающийся топор некромага, а на небо.

– Лови! – заорал кто-то.

Шилов, закопченный, с пылающим на груди льдом, привстав, бросил Мефу пилум и тотчас упал от удара посохом. Похожий на доброго волшебника Уст Дункен обладал отличной реакцией. Но пилум уже летел. Буслаев перехватил его двумя руками чуть позади яблока и, не выпуская, вонзил в живот львиногривому. Тот покачнулся, прижимая ладони к животу.

– Ты убил меня! – прохрипел он, шатаясь. – Будь ты проклят! За меня отомстят! О! О! Как же я мучаюсь! Я принял смерть от какого-то юнца, такого же лохматого, как я сам!

Буслаев упрямо не выпускал пилума, хотя слишком долгие корчи и продолжительная болтовня некромага нравились ему все меньше. Да и другие почему-то не спешили мстить за товарища. Уст Дункен позволял себе зевать. Тавлеус Талорн вытирал ладонью лоб – потел он просто ужасно, – пот стекал по щекам и трем подбородкам, хотя погода, в общем, была совсем не жаркой.

Буслаев был готов к чему-то подобному, когда Рекзак Монеест перестал корчиться, пинком вышиб у него пилум и преспокойно выпрямился. Между тяжелым наконечником копья и телом некромага Буслаев различил серебристую, плотную кольчугу, на миг сверкнувшую на солнце и сразу исчезнувшую.

– Я же говорила! Они бессмертны и неуязвимы, – безнадежно сказала Варвара.

– Так и есть, – подтвердил львиногривый. – Но все! Поиграли и хватит! Мне надоели неожиданности.

Он обвел пленников взглядом, махнул рукой и что-то негромко произнес. Меф ощутил себя дохлым раздувшимся слоном. Язык во рту так распух, что даже челюсти перестали смыкаться. Таким не выговоришь ни единого слова. Все, что Меф мог, это ворочать глазами и шевелить кистью правой руки.

Прасковья, находившаяся в том же незавидном положении, видела свою руку с поблескивающим на ней перстнем. Тот был фигурный, с длинным острым когтем, который выступал, если согнуть пальцы.

Тавлеус Талорн снова вытер пот.

– Сними защиту, Рекзак! Я с ней всегда ужасно мокну! – взмолился он.

Львиногривый отрицательно мотнул головой и наклонился, поднимая упавший топор.

– Нет. Рано.

Слова некромагов едва доносились до слуха Буслаева. Точно он слушал их, находясь под водой. Звуки растягивались, безнадежно ускользали.

– Да сними! Мне она тоже надоела! Нам и без защиты нечего опасаться, – присоединился к толстяку Уст Дункен.

– Ничего, созданного в этом мире!.. Артефакты, попавшие в книгу после ее создания, не живут по законам книги, отчего и способны ее покидать, – поправил львиногривый.

– Они далеко. Им не дотянуться, – осторожным толчком ноги Уст откатил от Буслаева его пилум. Затем краем посоха откинул секиру Шилова, пернач Чимоданова и три флейты.

– Вот и все. А нож не опасен. Он, как всегда, кромсает яблоки!

– Ну хорошо, – неохотно уступил Рекзак Монеест. Меф не понял, что именно он сделал, но отливавшая серебром завеса исчезла, на мгновение вновь став видимой.

Тяжелый топор стал медленно подниматься. Похоже, на этот раз некромаг решил начать с лежащего крайним Чимоданова. Тот попытался плюнуть в знак презрения, но из-за распухшего языка доплюнул только до своего подбородка.