Отравительница - Виктория Холт

— Верно, мадам. Но я верю в мою продукцию. Я испытал вещество. Более того, я готов отдать жизнь, чтобы послужить Вашему Величеству.

Катрин улыбнулась.

— Я не забуду о вас, господин Рене. Если та дама придет сюда купить перчатки, воротник или украшение, вы сможете, пока она находится здесь, обработать ядом то, что она выберет… и отдать это ей?

— Смогу, мадам.

— Самое простое — это перчатки. Теперь послушайте. Она прилет за перчатками. Вы покажете ей лучшие образцы; когда она сделает выбор, вы обработаете эту пару. Чтобы она надела их немедленно, вы поможете ей испачкать те, в которых она явится сюда. Вы, несомненно, найдете подходящий способ. Пусть она оставит их вам для чистки. Она должна уйти от вас в новых перчатках. Я не хочу, чтобы они попали в чужие руки.

— Все произойдет, как вы желаете, мадам.

— Хорошо. Я хотела бы получить немного этого яда… для моей коллекции.

— Мадам, это опасно. Вещество еще находится в форме, не предназначенной для хранения. Когда я доработаю его, я передам вам весь мой запас.

Катрин еле заметно улыбнулась. Она понимала Рене. Он не хотел терять свою монополию на столь ценное изобретение.

Надев платок, она вышла на улицу. Пока что все складывалось удачно.

Королева Наваррская заболела. Она лежала в своей комнате. Жанна не могла понять причину внезапной слабости, охватившей ее. Она прекрасно провела день, выбирая туалеты, необходимые для бракосочетания. Она не слишком сильно интересовалась нарядами, но не хотела показаться элегантным парижанам безвкусно одетой женщиной.

Она купила круглый плоеный воротник и перчатки. Катрин посоветовала ей, куда следует сходить, она проводила ее в некоторые места. Наконец Жанна попала к перчаточнику и парфюмеру, лавка которого находилась напротив Лувра. Там она приобрела восхитительную пару перчаток того фасона, который был в моде при дворе. Она надела их сразу же, потому что с ее старыми произошел незначительный инцидент, и вернулась во дворец.

И тут она испытала странную слабость, ее затошнило. Сильная боль в груди вынудила Жанну лечь на кровать. Она не смогла пойти на банкет; ночью ее охватил жар; ей было трудно шевелить конечностями, к утру они совсем утратили подвижность. Она задыхалась, боль в груди усилилась, стала невыносимой.

Ее покои во дворце Конде заполнились встревоженными гугенотами — мужчинами и женщинами. У постели Жанны находились лучшие врачи страны, но они не могли понять странную природу болезни. Катрин прислала своих докторов. «Умоляю вас, — сказала королева-мать — не жалейте усилий, чтобы спасти жизнь королевы Наварры. Будет ужасно, если она умрет сейчас, когда подготовка к бракосочетанию идет полным ходом в столь дружественной обстановке».

Жанна попросила привести к ней Колиньи. Ее сознание затуманилось, но она чувствовала, что должна многое сказать ему. Она знала, что Колиньи и делу гугенотов угрожает серьезная опасность. Она помнила, что ее сын подслушал нечто важное в галерее Байонна, но подробности ускользали из ее слабеющей памяти.

Она знала, что умирает.

— Ваши молитвы не помогут мне. Я покоряюсь священной воле Господа, принимая любую беду как наказание Любящего Отца. Я никогда не боялась смерти. Я сожалею лишь о том, что вынуждена оставить моих детей одних. Они еще юны и не способны защититься от многих опасностей.

Жанна попросила их перестать плакать.

— Стоит ли делать это? — спросила она. — Вы видели, какими горестными были мои последние годы. Господь сжалился надо мной; теперь он зовет меня к себе, к радостям неземной жизни.

Она хотела, чтобы смерть поскорее избавила ее от телесных страданий. Но она думала о детях: о сыне Генрихе, нуждавшемся в руководстве, о дорогой Катрин, которая была так мала. Что станется с ними?

Катрин должна вернуться в Беарн. Жанна настаивала на этом.

— Пожалуйста, пожалуйста, — кричала она в те мгновения, когда сознание полностью возвращалось к ней, — отправьте мою маленькую дочь домой… подальше от этого развратного двора.

Она заговорила о скором браке сына; Катрин, стоявшая у ее кровати, сказала:

— Отдохните, моя дорогая наваррская сестра. Не тревожьтесь о ваших детях. Я стану для них матерью. Женитьба вашего Генриха сделает его моим сыном… я — крестная мать вашей дочери.

Катрин коснулась губами влажного лба своего врага. Она всегда ненавидела эту женщину. Теперь Жанна умирала. Королева Наваррская всегда боролась против Катрин; теперь несчастная обессилевшая женщина умирала, теряя все свои земные владения и желания.

Королева-мать торжествовала.

Принцесса Марго смотрела на печальную картину; комната мало походила на покои, где умирала королева. Здесь не было лампад, священников, не совершались католические обряды, соответствующие случаю.

Девушка поглядела на лица присутствующих; она перевела взгляд с умирающей королевы на женщину с полным бледным лицом и большими ничего не выражающими глазами; тонкая белая рука Катрин периодически вытирала слезы.

Марго вздрогнула. Смерть ужасна, но девушка боялась ее меньше, чем женщины в черном, державшейся с таким спокойствием и величественной скорбью.

— Королевы Наварры умерла! — шептали на улицах.

— Говорят, она заходила к Рене… перчаточнику королевы-матери. Люди, посещавшие ранее Рене… теряли здоровье, их зубы становились хрупкими, как стекло, быстро крошились… их кожа дряхлела… а затем они умирали.

— Королеву Наварры отравили!

Большинство парижан исповедовали католицизм и поэтому должны были видеть в королеве Наваррской врага; однако людям не хотелось думать, что ее заманили в их город, чтобы умертвить.

— Это дело рук той женщины! — бормотали на рынке, улицах, набережных. — Итальянка взялась за старое. Ведь королева Наваррская была у ее личного перчаточника.

Парижане обратили свои полные ужаса глаза в сторону окон Лувра; они шептались; презрительно плевали; особенно часто они произносили имя «Итальянка» — Катрин де Медичи. «Итальянка! Итальянка!» — шептали они. Итальянцы прославились как искусные отравители; слово «итальянец» стало синонимом слова «отравитель».

Де Гизы поспешили ко двору.

Королева Наварры умерла. Одним врагом стало меньше. Возможно, королева-мать, проявляя расположение к гугенотам, вела свою очередную коварную игру.

Марго наблюдала за тем, как Гизы въехали во двор; возглавлявший кавалькаду Генрих за время своего отсутствия похорошел еще сильнее.

Она устала сопротивляться. Скоро ее отдадут этому наваррскому дикарю. Она представила, как он ласкает ее своими грубыми руками, и тоска по Генриху де Гизу стала невыносимой.

Она встретила его как бы случайно в одном из тускло освещенных коридоров возле ее покоев.

Он остановился и посмотрел на девушку. Она попыталась отвернуться, но он быстро шагнул вперед и схватил ее; Марго внезапно вспомнила жар их поцелуев.