Мода на невинность - Татьяна Тронина

Я была настолько взволнована, что забыла переодеться – так и явилась домой в платье, косынке, с ведром и шваброй. Тетушка едва не упала в обморок. Мне кажется, она серьезно стала подозревать, что я сошла с ума. По-настоящему.

– Оленька! – всплеснула она руками. – Что это с тобой?!

– Что? – насколько возможно спокойно спросила я.

– Ты же в другом платьице выходила... А зачем косынка, тапочки мои... я давно хотела их выбросить! – Она вдруг изготовилась заплакать. – А вещи эти зачем?

Вещами она деликатно назвала побитое ведро и плешивую швабру.

– Убираться, – ответила я. – Я в беседке убиралась, ты просто не заметила, как я переоделась, – совсем от своего Ушинского голову потеряла. Сейчас и тут пол буду мыть.

– Пол мыть? – кажется, плакать она раздумала. – Но откуда... У нас же есть вполне приличные ведро и швабра, а что этими можно сделать?.. Где ты их взяла?

– Ну, для грязной работы они годятся...

Она как будто совсем успокоилась.

– Беседку мыла? Это хорошо... Недавно в ней какие-то подростки сидели, так такое, прости господи, там устроили! Только, детка, сейчас уже поздно, не лучше ли завтра с утра? Я как раз в магазин пойду с утра...

– Хорошая мысль... я и не заметила, как время пролетело. Аристовы у себя?

– Нет, ушли все... На кладбище, должно быть.

Тетя все-таки решила пустить слезу.

– Все-все ушли?

– Все, детка...

Она отвлеклась.

Я вытащила котенка из носка и положила к себе в карман.

– Сейчас передохну и умоюсь... – сказала я, ложась на кровать. – Ты только не приставай ко мне, теть Зин...

И я не заметила, как уснула.

Проснулась я оттого, что в дверь кто-то громко стучал. Я подскочила на кровати и обнаружила, что на мне все то же коричневое платье, а на часах – половина восьмого утра. Тети Зины нигде не было, вероятно, пока я спала, она убежала по своим делам.

В дверь настойчиво колотили.

– Кто там? – отчаянно труся, спросила я, стараясь придать своему голосу независимость.

– Открой, – сказал за дверью Ник. – Открой немедленно.

Судя по всему, он явился меня убить. Обнаружил, что сокровище пропало, – а кто еще впрямую покушался на него? Только я требовала восстановить справедливость!

– Не могу, – ответила я, мечась по комнате. – Я не одета... убираюсь, в конце концов! Нельзя ли попозже?

– Нельзя, – с холодной яростью возразил Ник. – Если через минуту не откроешь, я сломаю дверь.

– А я милицию вызову...

– Валяй!

На мгновение я прислушалась – во всем доме стояла тишина, не играл на фортепьяно Борис, не громыхал гантелями Глеб, не скандалила со своим мужем достопочтенная Клавдия Степановна, даже Филипыч словно растворился в небытии, а уж он-то редко дальше порога уходил...

И вдруг я поняла, с особой четкостью поняла – ситуация повторяется зеркальным образом! Как я вчера совершенно спокойно похитила статуэтку у Ника, так и он сейчас отнимет ее у меня. И никто не увидит, никто не узнает, никто ничего не докажет...

– Что тебе надо? – крикнула я.

– Ты знаешь. Я сказал – минуту...

Дверь была хлипкая, старая, Ник мог ее легко сломать. Я достала котенка из кармана, снова завернула его в виргиниевский носок, потом положила обратно в ведро. Нет, так он легко его найдет... В несколько прыжков я добежала до ванной, подставила ведро под струю воды, потом вернулась обратно, плотно прикрыв за собой дверь – так, чтобы Ник не услышал шума воды.

– Что ты там делаешь? – мрачно спросил он. – Ты его прячешь?

– Кого – его?

– Ты знаешь кого! – взорвался он и заколотил в дверь что было сил. – Открывай немедленно!

– Я тебя боюсь, – серьезно сказала я. – Сам подумай – прибежал ни свет ни заря, дверь ломаешь, требуешь кого-то... А, я знаю! – вдруг, словно бы в озарении, воскликнула я. – Ты ищешь своего друга? Ты думаешь, что Виргиний у меня?

– К черту Виргиния! – взревел он. – Ты была вчера у меня?

– Что? Я не понимаю...

Он перестал ломать дверь и разразился длинной тирадой, передать которую я никак не могу, потому что к русскому литературному языку там относились только местоимения и предлоги. Воспользовавшись этим, я сбегала в ванную за ведром, уже полным, немного воды отлила на пол, развезла ее шваброй, достала несколько тряпок, разбросала их, потом разбрызгала сверху содержимое кофейника, далее аккуратно выдернула фиалку из горшка и землю высыпала в ведро, а фиалку швырнула в угол. Вода в ведре была черной и непроглядной... и очень неприглядной! – Я посчитала, что шедевр Бенвенуто Челлини надежно спрятан.

– ...откроешь или нет?! – завершил свою тираду Ник. – Я ломаю дверь.

– Ломай, – грустно ответила я и села на кровать, не выпуская из рук швабры.

В этот момент старенькая дверь с треском распахнулась, и в комнату ввалился американский родственник.

– ...твою мать!

– Я сирота, – с достоинством заявила я.

– Да мне плевать... – Он немного помедлил, оглядывая мое жилище. – Что за бардак?

– Гости вчера были, – скорбно сообщила я. – Вот встала с утра пораньше и прибираюсь...

– Ничего себе гости... – брезгливо скривился он. – Настоящий свинарник!

– Тебя не звали...

– Ладно, обойдемся без лишних слов. – Он подошел к тети-Зининому шифоньеру и одним движением вытряхнул его содержимое. Я ахнула.

– Осторожнее, там моя любимая шуба из цигейки! – с мукой воскликнула я. – Ногами только не наступай...

Он ответил мне лаконично, что думает о моей любимой шубе.

– Что за обыск? Что ты ищешь?

– Ты знаешь что. – Он теперь шарил в столе. – Я ведь найду...

– Да что ты ищешь?..

– Воровка!

Тут я не выдержала:

– Вор – это ты. Дешевый стриптизер.

Он уронил на пол книжную полку и повернулся ко мне.

– Ах вот ты как... – чересчур спокойно протянул он и, перешагнув через груду вещей, шагнул ко мне. Больше всего я боялась, что он заденет ведро и оно опрокинется, явив миру свое содержимое, но, видимо, это ведро вызывало у него особую брезгливость. Он швырнул меня навзничь.

– Где он? Где котенок, которого ты вчера украла?

Я с мольбой уставилась в потолок. Где же все, где Филипыч? Если бы пришел хотя бы Филипыч, то Ник, возможно, испугался бы...

Он прыгнул на меня сверху и стал шарить по моим карманам, потом под платьем. От него пахло перегаром и табачищем, вблизи его лицо показалось мне не таким красивым – морщины и вчерашняя щетина... Божественный Лоэнгрин, приплывший из-за моря, импортный Нижинский с перспективой гениального будущего, страстный любовник, красавец с безупречной улыбкой... все это был обман. Мираж. Как те миражи, что дрожат в горячем воздухе, показывая то, чего хотелось бы увидеть...