КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - Георгий Почепцов

Можно вспомнить то, что многие трактуют как реальный факт, а официального подтверждения нет, попытку государственного переворота в Москве 10 сентября 1982 года [1–4]. Исходя из того, что известно об Андропове, то у него была всегда идея передачи власти от КПСС к КГБ. Но этого и не надо было делать, если генсеком становится Андропов, тогда две могущественные силы сливаются в одну. Однако, видимо, Андропов, видя немощность Брежнева и появление новых кандидатов на этот пост, захотел ускорить этот процесс. В январе 1982-го застрелился (застрелился ли?) С. Цвигун, «глаза и уши» Брежнева в КГБ.

Предъявив Брежневу, вероятно, какие-то материалы, министр внутренних дел Н. Щелоков получает от него добро на трехдневное задержание Андропова. И в результате реализуется боевик — чекисты мешают «щелоковцам» сделать это. В результате Щелоков застрелился (сам ли?), Брежнев умирает, а Андропов приходит к власти, правда, на достаточно короткий срок. Чазов обещал ему пять лет, но он прожил после этого разговора с врачом девять месяцев. И если это даже мифология о перевороте, то она лишь усиливает мощь и силу Андропова даже после его смерти.

Вот некоторые свидетельства правдивости рассказа: «Впервые о событиях осени 1982-го — попытке государственного контрпереворота — мне рассказал Юлиан Семенов. Писатель неоднократно встречался с Игорем Юрьевичем Андроповым. Сын шефа КГБ, сменившего пятизвездного генсека, отказался подтвердить или опровергнуть версию контрпереворота. Хотя позднее (1990 г.) председатель КГБ Владимир Крючков, например, при личной встрече с автором „Семнадцати мгновений весны” дал понять: верны не только фабула, но и конкретные детали…» [5].

Борьба за власть, наверное, никогда не бывает правильной и хорошей, поскольку в ней бывает задействован весь инструментарий, так как для ее участников идет битва не на жизнь, а на смерть.

Дочь Щелокова Ирина рассказывает о хороших отношениях отца с Ростроповичем, Вишневской и Глазуновым. Солженицын тоже есть в этом списке: «Известно, например, что он снабжал Солженицына, который на тот момент жил на даче у Ростроповича, старыми картами из архива МВД, требовавшимися для работы над „Августом Четырнадцатого”. Отец очень высоко ценил Солженицына как писателя, его произведения мы читали в рукописи. Еще один известный факт: в 1971 году папа написал Брежневу записку „К вопросу о Солженицыне”, в которой призвал не повторить ошибку, допущенную в отношении Пастернака. Он предлагал прекратить „организованную травлю” Солженицына, предоставить ему квартиру в Москве и подумать об издании его произведений» ([6], см. также интервью Г. Рябова о поисках останков царя с помощью Н. Щелокова [7]).

Говорит она и о конфликте с Андроповым: «В действиях Андропова, безусловно, присутствовал мотив личной мести. Однако хватало и других мотивов. По большому счету речь идет о политическом, идеологическом противостоянии. Это были совершенно разные люди с диаметрально противоположными взглядами. […] К такой расправе, такой травле он все-таки не был готов. Его лишили воинского звания генерала армии, наград, исключили из партии… Даже мы с братом подверглись преследованиям. Нас вышвырнули с работы — я тогда работала в МГИМО младшим научным сотрудником — и очень долго, в течение нескольких лет, мы не могли никуда устроиться. Чем-то, согласитесь, это напоминает 1937 год: „дети врага народа”… И при этом не было ни суда, ни даже уголовного дела. Отцу не предъявлялись никакие обвинения. Были лишь какие-то дикие, кошмарные слухи и сплетни. О конфискованных у нас „несметных богатствах”, о том, что мама решила в отместку застрелить Андропова и была убита во время покушения… Странно еще, что я ни за кем с парабеллумом не бегала».

И последнее об обысках и их цели: «Проработав столько лет во главе МВД, он знал много такого, о чем некоторые люди предпочли бы забыть. Возможно, они считали, что помимо воспоминаний у отца были документы, представлявшие для них угрозу. Говоря современным языком — компромат. Эту версию подтверждают обыски, проводившиеся у меня и у брата. Я тогда уже была замужем и жила отдельно от родителей. Для меня, конечно, это был шок. Представьте себе: вам 27 лет, вы в жизни никогда не совершали ничего противозаконного, и вдруг к вам врываются и начинают обыскивать. Обыск был совсем не показной. Перетрясли буквально все, проверили каждую бумажку, пролистали каждую книжку. А библиотека у нас большая. Ничего, естественно, не нашли, кроме одного романа Солженицына. Но искали, понятно, не „антисоветскую” литературу и не мифические богатства. Искали некий документ.

Точно ответить на это мог бы лишь отец. Он, конечно же, знал, что именно ищут. Но унес с собой эту тайну». Далее она говорит, что этот документ изобличал не Андропова, а кого-то другого в советском руководстве.

Спецслужбы и интеллигенция были привилегированными социальными стратами в Советском Союзе. Государство их любило, видя в их работе залог социальной стабильности. Но они должны были правильно трудиться, чтобы быть любимыми. Сталин лично уменьшил уровень гонораров для писателей, говоря, что так можно написать одну книгу и больше не работать. В результате гонорар зависел от тиража и произведения, в которых нуждалась пропаганда, имели большие тиражи и такие же гонорары.

Спецслужбы и интеллигенция занимались разными уровнями огромной советской «машины». Спецслужбы пытались узнать, что граждане думают лично, чтобы в публичном пространстве от них не было неожиданностей, например, в маленькой Латвии было 27 тысяч информаторов [8]. При этом понятно, что они распределялись неравномерно, в большинстве мест их не было вообще. Творческая интеллигенция занималась тем, что граждане будут думать публично, чтобы в результате повлиять на то, что они будут думать и говорить лично. Так Сталин выстроил единый механизм бюрократической машины, и все последующие поколения работали в том же режиме.

Интересы КГБ простирались далеко за пределы страны. Ш. Султанов говорит: «В советское время будущий олигарх Гусинский был агентом Бобкова, он работал на него. Но говорить о том, что после 1991 года экс-генерал ушел к своему бывшему агенту, не совсем правильно. Сам он объяснял данный факт оригинальным образом (я знаю об этом не напрямую, а от одного важного человека). Дело в том, что одна из задач, которая стояла перед Филиппом Денисовичем, когда он работал с диссидентским движением, — проникнуть в движение мирового сионизма. В 1992-м Бобков перешел на работу в группу «Мост», а в 1996 году Гусинский стал президентом российского еврейского конгресса, в 2000-м — вице-президентом всемирного еврейского конгресса. Сделано это совместно с экс-генералом, хотя сам медиамагнат от международного сионизма был весьма далек. Таким образом, первый достиг своей цели, несмотря на то что Советского Союза уже не существовало» [9].

Что же касается более общих целей, то тут Андропова и КГБ постигла определенная неудача. В результате задуманной им конвергенции произошло не вхождение в клуб сильных, а, наоборот, потеря тех позиций, которые СССР имел.

М. Полторанин так интерпретирует условный план Андропова, конечно, если признать, что он все-таки был: «Приняли решение, что нужно что-то менять. А как менять? Надо избавляться от „балласта” — развалить страну, отрубить куски: Узбекистан, Туркмению, Киргизию, Таджикистан, Молдавию, Армению. Может быть, сохранить при этом часть Прибалтики. Впрочем, думаю, что и это не входило в их намерения. Они хотели вычленить Россию из СССР и сделать ее придатком Запада, „кочегаркой” этакой, и поставлять западному миру то, что мы сегодня и поставляем, — нефть, газ, другие энергоресурсы, и за счет этого нормально жить» [10].