Барон Унгерн - Андрей Жуков

31 июля под дацаном Гусиноозерским Унгерн наголову разбил регулярные части Красной армии: подразделения красных, с которыми вступила в бой Азиатская дивизия, только что прибыли из Тобольской губернии, где принимали участие в подавлении крестьянского восстания. В бою красные потеряли около 100 человек убитыми, до 400 — пленными. В качестве трофеев унгерновцы захватили 2 артиллерийских орудия, 6 пулеметов, канцелярию полка и денежный ящик. Канцелярию генерал Унгерн приказал не разбирая сжечь. А жаль. Из этих бумаг можно было почерпнуть много полезных сведений, в том числе и о наличии красной агентуры, внедренной в состав Азиатской дивизии. Весьма интересные впечатления, оставшиеся после допроса пленных красноармейцев, передает H.H. Князев: «Эти двадцатилетние дети, все новобранцы-сибиряки, с невинным видом поведали нам жуткую повесть о том, как они «расколошматили» своих отцов, боровшихся за кровное крестьянское достояние. Мы искренне удивлялись тогда искусству советского правительства, организовавшего усмирение крестьян руками их собственных детей».

Пленные были оставлены в Гусиноозерском, причем им был выделен трехдневный запас продуктов. «Не вернулись туда (в Гусиноозерское. —А. Ж.) только 24 коммуниста», — сообщает в своих записках H.H. Князев. Комсостав полка и политработники были расстреляны. Дивизия оставила дацан и двинулась в дальнейший поход на север по тракту Нижнеселенгинск — Верхнеудинск. В урочище Загустай, в нескольких десятках верст от Верхнеудинска, Унгерн объявил дневку. Стоянка была вызвана не столько потребностью дать отдых людям и лошадям, сколько тем, что надо было принимать ответственное решение и продумать дальнейшие действия. H.H. Князев являлся непосредственным участником и свидетелем последних дней Азиатской конной дивизии. Он имел возможность в эти дни лично наблюдать барона Унгерна, беседовать с ним. Именно потому так важны для нас его свидетельства. «Вполне достаточно было 260–280 верст похода по Забайкалью, чтобы посеять в душе барона сомнения в сочувственном отношении казаков к его идее возобновления борьбы против коммунистов. До очевидности также сделалось ему понятно, что весенние восстания повсюду основательно подавлены. Немного, таким образом, осталось надежд на долю барона… Что же ему следовало делать?», — двадцать лет спустя задавался вопросом Князев. Надежды на поддержку извне не было — слухи о предстоящем наступлении армии атамана Семенова вдоль линии железной дороги Маньчжурия — Чита оказались только слухами. Между тем красные продолжали преследование Азиатской дивизии, изматывая ее в многочисленных мелких стычках и боях. Каждый раз после подобных столкновений красные были вынуждены отступать, но дивизия теряла людей. Потери красных во всех вместе взятых боях только убитыми составили не менее 2,5 тыс. человек. Потери же Азиатской конной дивизии, по позднейшим подсчетам, за время всего похода в Забайкалье составили: убитыми — около 200 человек, тяжело раненными — свыше 50 человек, дезертировавшими — 120 человек. За это время дивизия получила пополнение из перешедших на сторону Унгерна красноармейцев и добровольцев-казаков 120 человек. Следовательно, дивизия в своем составе почти не уменьшилась и была вполне боеспособной. «Но горе было в том, — отмечал один из офицеров дивизии, — что моральный дух в ней был убит, оставалось мало патронов, еще меньше — снарядов…» Случилось самое страшное: произошел моральный надлом людей, в умы офицеров запало сомнение в целесообразности немедленного возобновления борьбы против советской власти. Над дивизией словно нависла черная туча. Чувство потерянности и безысходности возникало даже у самых близких к Унгерну офицеров. Показательна реакция такого преданного лично Унгерну человека, каким был его заместитель, генерал Резухин. Позже H.H. Князев вспоминал услышанные им слова Резухина, обращенные к одному из офицеров: «Будь я проклят, если когда-нибудь и что-нибудь сделаю для них (казаков и крестьян). Я искренне хотел помочь им сбросить большевиков, но — раз они не поддержали нас — пусть сами разделаются с большевиками». Устало помолчав несколько минут, Резухин добавил: «Эх, хотя бы месяц пожить под крышей… А сейчас принять ванну и улечься в постель с чистым бельем»…

«Я был бы очень удивлен, если бы оказалось, что генерал Резухин не мечтал в тот момент об уходе в Маньчжурию…» — замечает Князев. Однако в Маньчжурию Унгерн не собирался. О том, почему для Унгерна был неприемлем поход в Маньчжурию и куда он собирался двигаться на самом деле, свидетельствует один из самых объективных и взвешенных источников — Д. П. Першин: «В сторону Маньчжурии на восток барон Унгерн ввиду расхождения и разногласия с атаманом Семеновым не пойдет, кроме того, у него в Маньчжурии не имелось влиятельных связей, что было видно из того, что, когда в бытность его в Урге он бился как «рыба об лед», ища патронов и предметы военного снаряжения, из Маньчжурии даже обещания снабдить его таковым не получил. При личном докладе автора записок (т. е. самого Першина. — А. Ж.) на предложение его обратиться в Маньчжурию за тем или другим, барон только безнадежно махнул рукой и ничего не ответил». Исходя из нескольких бесед с бароном Унгерном, Дмитрий Першин, человек умный и проницательный, представлял себе действия барона следующим образом: «После кяхтинской неудачи у барона была главная мысль пробраться как-нибудь через Урянхайский край в Среднюю Сибирь, т. е. Минусинский край, в русскую гущу Енисейской губернии, а затем оттуда в Западную Сибирь, чтобы среди сибирского крестьянства поднять антибольшевикское (гак в тексте. — А. Ж.) движение, но эта затея барона ясно показывала, что он совершенно не знал о том, что творилось в Сибири, где большевики уже укрепили свои позиции и стояли полной ногой». Можно было предположить, что после похода в Забайкалье Унгерн разочаровался в своих надеждах на массовое народное выступление, однако именно в июле-августе 1921 года в Горном Алтае и на Чуйском тракте весьма успешно действовал отряд есаула Кайгородова. Из числа местных крестьян ему даже удалось создать «1-й повстанческий лесной полк». К Кайгородову присоединился белопартизанский отряд Чегуракова. «Партизанско-повстанческое движение против коммунистов охватило районы Чуйского тракта и верховья рек Чарыш и Песчаная». В этих краях действовали и белоповстанческий отряд енисейских казаков под началом есаула Казанцева, остатки Оренбургского корпуса Бакича и Народной дивизии Токарева. Восстание то затухало, то снова разгоралось, но окончательно было подавлено лишь в самом конце декабря 1921 года. Отряд Кайгородова перезимовал в ущелье реки Аргут, вырыв для спасения от морозов землянки, и весной 1922 года возобновил вооруженную борьбу с коммунистами. Так что в августе 1921 года ситуация на западном направлении отнюдь не представлялась безнадежной.

О желании барона уйти на зимовку в Урянхайский край пишут и другие авторы, непосредственные участники трагических боев августа 1921 года. «По мере того как Унгерн уклонился на запад, по дивизии поползли слухи, что им принято решение уходить в Урянхайский край на зимовку… Можно честно сказать, что весть об урянхайских дебрях была принята с чувством крайней тревоги, в силу простого самосохранения… Никто не ожидал ничего утешительного от похода в тот край. Барон остро интересовался вопросом, пойдут ли за ним в Урянхай. Он спрашивал об этом нескольких офицеров и получал самые бодрые ответы…» — описывал августовские дни 1921 года поручик H.H. Князев. А вот свидетельство М. Г. Торновского, оказавшегося в те дни в составе бригады генерала Резухина: «… примерно 8 или 9 августа стало точно известно, что дивизия идет в Урянхайский край. Такая весть была принята всеми чинами дивизии с большой тревогой. Все понимали, что, уходя в Урянхай, они будут обречены на гибель». Давайте здесь остановимся и подумаем: почему все были уверены в предстоящей собственной гибели? Смогли же бойцы отряда Кайгородова перезимовать в глухой тайге? Очевидно, истина кроется в другом: подавляющее большинство чинов Азиатской дивизии разуверилось в успешности борьбы с большевизмом и не разделяло амбиций барона на продолжение войны. Во всяком случае, в данный, конкретный момент. Все также понимали, что «дедушка» от своего не отступится — он будет воевать с коммунистами до конца, пока не найдет свою смерть или… Или не победит их! Но в такой исход событий, похоже, не верил никто. Бессмысленно (как казалось господам офицерам — именно они были движущей силой брожения) погибать под красными пулями и шашками также никто не хотел. Война забрала у людей все силы, а фанатизма и убежденности барона Унгерна у них, увы, не оказалось. Они не готовы были идти с бароном ни в Урянхай, ни в Тибет, ни куда бы то ни было — только в Маньчжурию, на восток, где ждали отдых, чистые постели, женщины…