Барон Унгерн - Андрей Жуков

Кстати, откуда взялась так называемая тибетская версия дальнейшего движения Азиатской дивизии? Ее приводит в своих воспоминаниях Н. М. Рябухин (писавший под псевдонимом Рибо), выходец из оренбургских казаков, бывший одно время личным врачом атамана Дутова, служивший в отряде генерала Бакича. Николай Рябухин, по-видимому, представлял собой фигуру типичного русского либерала, любящего умные разговоры за стаканом чая, завышенно оценивающего собственные способности и прекрасно разбирающегося во всех вопросах бытия. Барон Унгерн интуитивно определил сущность Рябухина во время первой встречи: «Это правда, что вы убежденный социалист? — Нет, неправда Ваше Превосходительство… В рядах вашей дивизии служат несколько моих приятелей-селян, оренбургских казаков, которые давно знают меня. Они хорошо знают… каково мое отношение к крайним партиям и большевикам…

Барон на минуту задумался, наконец, отведя глаза от моего лица. «Хорошо, — в конце концов бросил он. — Я не особенно доверяю Дутову и остальным из этой шайки. Все они кадеты и шли в одной упряжке с социалистами… Во всяком случае… я не потерплю никакой преступной критики или пропаганды в моих войсках!»

После этой встречи Рябухин возненавидел Унгерна. Этой ненавистью наполнена буквально каждая страница его воспоминаний. Не случайно Рябухин оказался одним из организаторов заговора против Унгерна и даже взял на себя руководство уничтожением ближайшего окружения барона. В своих воспоминаниях он пытался оправдать участие в заговоре тем, что не мог вынести многочисленных жестокостей Унгерна. Непосредственно Рябухин в конкретных действиях заговорщиков участия не принимал, поскольку, по отзывам сослуживцев, был патологическим трусом. Так и во время антиунгерновского мятежа «Рябухин струсил и не выполнил своих обязательств». В воспоминаниях Рябухин рассказывает, как ночью к нему пришел его земляк и сослуживец по армии Дутова Иван Маштаков, которого незадолго до этого барон произвел в офицеры. Маштаков рассказал, что подслушал разговор Унгерна и Резухина, из которого понял, «что барон хочет вести дивизию через пустыню Гоби в Тибет с тем, чтобы поступить на службу Далай-ламе в Лхасе. На робкое возражение Резухина, что дивизия вряд ли способна пересечь пустыню и будет обречена на гибель от недостатка воды и продовольствия, барон цинично заметил, что людские потери его не пугают и что это его окончательное решение…» Конечно, Рябухин — источник крайне ненадежный; к тому же он мнил себя человеком творческим, писал «с фантазиями», на что позже указывал и H.H. Князев. Уже в наши дни «тибетская версия» вызвала множество спекуляций и фантастических версий. Приведем здесь лишь одну из многочисленных современных сказок, посвященных Унгерну. Эту историю отличает безусловный авторский талант. Прозвучала на волнах уже несуществующего «Радио 101» в программе «Finis mundi», которую вел ныне известный политолог Александр Дугин.

«Унгерн поднялся, принес карты, развернул их. Положив одну на траву, бамбуковой тростью начертил воображаемый маршрут и сказал, обращаясь к своему верному помощнику генералу Резухину:

— Побольше фантазии, Борис Иванович. Мы поднимаемся вверх по Селенге. Тем хуже для Урги. Надо выбирать. В Западной Монголии скрываются остатки белых армий. Они начнут стекаться к нам. Не все же атаманы и казаки умерли. И мы вместе идем дальше на запад. Сейчас мы на Алтае. Горы, пещеры, ущелья, пастухи, которые все еще верят в воплотившегося бога войны. Мы без труда сможем перейти границу Западного Туркестана.

— В Синцзяне тебя тут же арестуют китайцы.

— Мы быстро с ними расправимся и пойдем дальше. На юг. Надо пройти через весь Китай. Тебя пугает такая перспектива, Борис Иванович? Но страна разваливается, революция там в самом разгаре. Единственное, с кем мы можем столкнуться, — это трусливые мародеры и дезертиры. Всего какая-то тысяча километров, и мы — в неприступной крепости. И можно начать все сначала. Абсолютно все.

— Тибет?

— Да. Крыша мира. В Лхасе — далай-лама, высший жрец буддизма. По сравнению с ним хутухту занимает третью ступень иерархии. Я с самого начала допустил ошибку: центр Азии не совсем в Монголии. Это только самый внешний круг — щит. Нам надо идти в Тибет.

Он исступленно колотил бамбуковой тростью по карте там, где была горная цепь Гималаев.

— Там, на вершинах, мы найдем людей, которые еще не забыли своих арийских предков. Там, на головокружительной границе Индии и Китая, возродится моя империя. Мы будем говорить на санскрите и жить по принципам Ригведы. Мы обретем забытый Европой закон. И вновь засияет свет Севера. Вечный закон, растворившийся в водах Ганга и Средиземноморья, восторжествует.

Барон поднялся. Глаза его сверкали. Голос срывался на хрип. Ввалившиеся от усталости щеки покрывала светлая щетина. Он откинул волосы со лба, обнажив огромных размеров лоб. Одинокой и хрупкий командир поглощенного тьмой веков народа. Он продолжал:

— Мой орден будет на вершинах гор. Между Непалом и Тибетом я открою школу, где буду учить силе, которая нужна еще больше, чем мудрость.

С лихорадочно-блестящими глазами он прокричал:

— Все готово! Меня ждут в Лхасе! Я открою секрет рун, пришедших с Севера и спрятанных в тайниках храмов. Мой Орден монахов-воинов превратится в еще невиданную доселе армию. И Азия, Европа и Америка затрепещут…

— Нет, — сказал Резухин, — нет.

Впервые маленький генерал посмел восстать против Унгерна. Но на этот раз это было выше его сил. Он больше не мог безоговорочно подчиняться. И забыл о дисциплине и дружбе. Его руки дрожали, а глаза наполнились слезами. Он снова повторил:

— Нет, Роман Федорович! Нет.

Барон вздрогнул и посмотрел на него. Казалось, что это «нет» внезапно разрушило его мечту: так неожиданно сорвавшаяся лавина сметает приютившийся над обрывом буддийский храм, и он летит в пропасть с мельницами для молитв и бонзами в шафрановых одеяниях.

— Мне не дано понять твоих планов, — объяснил Резухин. — Я знаю только одну армию — царскую. И одну религию — христианство. Но дело не в этом. А в том, что мы никогда не дойдем до Лхасы. Посмотри на карту. Нам не преодолеть китайского Туркестана. А Маньчжурия от нас в двух шагах. Достаточно только захотеть и пойти на восток.

— Никогда! — закричал Барон. — Только Тибет…

Унгерн почти один. С ним кучка тех, кто не погиб и остался верен. Чья честь, как и у него, тоже верность. Унгерн едет по алтайским нагорьям на любимой кобыле Маше и видения охватывают его…

Серая лошадь споткнулась о камень. И мечта тут же исчезла, поглощенная маревом, окутавшим знойную землю».

Один из наиболее глубоких исследователей истории Гражданской войны А. С. Кручинин в своих рассуждениях и выводах не столь «романтичен» и «экзотичен», но зато куда более убедителен, опровергая «тибетскую версию».