Логово костей - Дэвид Фарланд

Старуха разжала кулак и вытащила ключ. Она осторожно взобралась на край парапета и отомкнула оковы Мирримы. Миррима соскользнула на землю.

— Теперь иди, — сказала старуха. — Сейчас во дворце почти все спят. Это твой шанс спастись.

— Я не уйду без своего мужа, — сказала Миррима.

— Слишком поздно, — сказала старуха. — Он уже отдал дар воли. Теперь он один из живых мертвецов.

— Тогда я заберу этот дар обратно, — сказала Миррима угрожающе. Она сбросила цепи, и старуха, похоже, только теперь поняла свою ошибку.

Она издала короткий звук, словно собираясь завизжать, но Миррима схватила ее за горло. Старуха вырывалась и била ее кулаками, но у Мирримы было много даров, и она держала старуху крепко до тех пор, пока та не потеряла сознание; тогда Миррима заковала ее в цепи и подвесила на свое место на скале.

— Мне жаль, — прошептала Миррима, — прости.

Миррима развернула женщину так, чтобы солнце не сожгло ее, и вошла в темный туннель.

* * *

Сэр Боренсон лежал на деревянной кровати, медленно чередуя вдохи и выдохи. В очаге горел огонь, и впервые Боренсон мог разглядеть комнату. Он находился в главном зале апартаментов Короля Криометеса. Инкарранский способствующий склонился над голой ступней Боренсона. Он старательно погружал длинную иглу в чернильницу, а затем втыкал ее в ступню. Он явно собирался покрыть татуировкой всю ногу.

Я должен посмотреть вниз, говорил себе Боренсон. Я должен увидеть очертания руны Воли.

Но у него не было желания сделать это. Много веков люди Рофехавана пытались узнать тайну создания этой руны. Но сейчас Боренсона это не волновало. По потолку медленно полз жирный черный паук. Боренсон смотрел на него, не мигая. Глаза его были сухими, в них чувствовался странный зуд, и каждый раз, когда боль становилась слишком сильной, ему приходилось напрягать силы, чтоб прикрыть глаза. Он делал это только потому, что его палач требовал поступать именно так.

Палачом была женщина. Она стояла над ним с бамбуковой палкой с того самого момента, когда он в первый раз отдал свой дар, и приказывала:

— Дышать, как я велю, или я ударю тебя.

И если он переставал дышать, она била его палкой по голени, причиняя невыносимую боль. И потому он дышал, как она велела, он делал вдох, он делал выдох. Так она учила его дышать.

Предоставленный самому себе, он мог запросто прекратить дышать и умереть от удушья. Ему было все равно, дышит он или нет.

— Моргай, когда глаза стать сухие, — сказала ему женщина, после того как он пролежал больше часа, уставившись на паука на потолке. Она хлестнула его по рукам, чтобы показать, какую сильную боль она может причинить ему. И так он учился моргать, хотя самому ему было все равно, его не пугало, что глаза могут высохнуть в глазницах.

Сейчас она говорила назидательным тоном:

— Я не кормить тебя, я не раб тебе. Когда ты голоден, встать с кровати и есть. Понимать? Если ты не есть досыта, я буду бить тебя. Понимать?

Боренсон понимал, но никак не показал этого. Произносить слова — бессмысленная трата энергии, кивать — бесполезный жест. Он просто лежал, уставившись в потолок.

Женщина хлестнула его по лицу:

— Ты иметь язык! Ты отвечать мне! Понимать?

— Да, — сказал Боренсон. Он был зол и раздражен. Вдруг ему пришло в голову, что он мог бы бежать. Он больше не был скован. Способствующий снял цепи, чтобы удобнее было делать татуировку. Но желание совершить побег было не настолько сильным, чтобы заставить двигаться ноги.

Если я сбегу, смогу ли я выжить, думал он. И ответ был один: это невозможно. Ему пришлось бы отыскивать свою лошадь, а на это ушло бы много часов. Ему пришлось бы избегать стражников или связывать их — эта задача казалась сейчас чересчур грандиозной. Затем еще много дней пришлось бы находиться в пути. И зачем? Все, что ему было нужно, находилось здесь. Еда, кров, вода. И делать ничего не надо, только лежать, ему все принесут.

Он почувствовал, что ему надо помочиться, и сообщил об этом самым простым способом: просто позволил жидкости вылиться из себя. Моча просочилась через штаны и собралась лужей под ним, согревая его.

Способствующий кашлянул, прочищая горло, и, не скрывая отвращения, что-то приказал женщине-палачу. Она была занята чем-то в другом конце комнаты, а теперь быстро вернулась.

— Нет! — прикрикнула она на Боренсона, — ты не животное. Ты не писать на пол и кровать. Ты вставать писать как человек. Понимать?

Бамбуковая палка приближалась к нему. Боренсон едва успел прикрыть пах рукой, чтоб защититься от удара.

Он услышал, как глубокий голос произнес что-то на инкарранском. И сам Король Криометес вышел из тени.

— Я надеюсь, ты в порядке? — спросил король.

У Боренсона не было желания отвечать.

— Жизнь без воли тяжела, — сказал король. — Не остается никаких надежд и желаний, кроме желаний тела. Никаких настоящих мечтаний. Жизнь станет пустой, бессмысленной для тебя. Но мы научим тебя жить. Мы научим дышать, есть, писать. Ты будешь жить так, как тебе скажут. Ты будешь жить потому, что это проще, чем умереть.

— Скажи «спасибо», — приказала женщина.

Боренсон не отвечал, пока она не ударила его по щеке.

— Спасибо.

Король Криометес улыбнулся и уже собирался уйти, когда Боренсон услышал шарканье подошв по полу комнаты. Криометес повернулся, чтобы увидеть причину шума. Из темноты появилась какая-то тень. Послышался свист лезвия, рассекающего воздух, а затем звон металла, рассекающего кость.

Кровь залила лицо Боренсона, когда Король Криометес начал падать: превосходный инкарранский меч рассек ему шею и грудную клетку.

Способствующий отшатнулся, а женщина с бамбуковой палкой пронзительно закричала и тоже попыталась отскочить назад, но тень резко развернулась, выдергивая лезвие меча из мертвого тела Криометеса. Сияющее лезвие одним ударом снесло голову женщины и вонзилось в горло способствующего, перерезав гортань. Он рухнул на пол у стены, кровь била из раны фонтаном.

Внезапно воля вернулась к Боренсону. Он резко поднялся и сел на кровати.

Перед ним стояла Миррима, закутанная в плащ; капюшон был наброшен на голову, и потому она словно сливалась с темнотой.

— Вставай, — сказала она, — мы должны выбираться отсюда.

Минуту назад Боренсон чувствовал себя пустым, почти всем довольным. Сейчас, похоже, какое-то чувство наполнило эту пустоту — это было чувство ярости.

Криометес лежал на полу и старался подняться, цепляясь рукой за стул. Боренсон знал, что этот человек мертв, что его тело двигается, подчиняясь странному импульсу. Но он с трудом сопротивлялся желанию утолить свою ярость. Он смотрел на умирающего короля словно сквозь красный туман.