Логово костей - Дэвид Фарланд

— Судьба Рофехавана его мало беспокоит, — поделился он своими мыслями с Боренсоном, — но он знает, если опустошителям удастся победить вашу страну, его собственному народу придется сражаться.

Солнце казалось огромным драгоценным камнем, плывущим в каком-то далеком море, и Боренсону никогда не доводилось видеть его таким огромным. На севере низкие облака, как плащ, окутывали зеленые поля Мистаррии.

Так они ехали, подгоняя лошадей, вниз через Батенн и снова вверх по дорогам через топи Фенравена. Конь Веразета был стремителен и неутомим и вез Мирриму, не выказывая неудовольствия. Боевой конь Боренсона и белая кобыла Мирримы уставали быстрее; но Боренсон не давал им выдохнуться, меняя коня, как только чувствовал, что тот начинает покрываться пеной. У Сарки Каула был королевский конь с шерстью необычно яркого красного цвета.

— На юге Инкарры их называют кровавыми конями, — рассказал Сарка, — и они очень ценятся за способность видеть в темноте.

Его конь шел последним, явно не очень довольный тем, что приходится ехать при дневном свете. Проезжая мимо городов и селений, Сарка Каул низко опускал голову, глубокий капюшон скрывал его лицо, а пара черных перчаток — руки, но даже если бы кто-то из жителей Мистаррии заметил, что он похож на инкарранца, никто не пустился бы в погоню.

Ранним вечером они проехали Фенравенские топи и повернули на запад, и теперь путь их пролегал вдоль дороги опустошителей.

Весь горизонт был охвачен пожарами, и в мутном воздухе дым казался необычно черным. Он поднимался к небу огромными столбами, которые были видны за много миль. Боренсону эти столбы казались похожими на виноградные лозы, растущие шпалерами на крутом каменном склоне. Наверху легкий ветер разгонял их и нес на восток легкую дымку, и это было похоже на усики виноградной лозы, цепляющиеся за садовую ограду.

На дороге начали появляться беженцы, спасающиеся от надвигающейся войны. Боренсон обратил внимание на молодую женщину, правящую повозкой, запряженной волами. На куче сена за ее спиной спали четверо ребятишек. Еда и одежда были увязаны в большие узлы.

Вскоре беженцы стали встречаться чаще: старуха на костылях, молодая женщина с младенцем на руках. Но совсем не было мужчин — ни стариков, ни молодых; никого старше одиннадцати или двенадцати лет. Даже хромые и калеки не бежали из Карриса.

Дыма было очень много. На двадцать миль вокруг он висел над головой, как свод, а Боренсон, Миррима и Сарка подъезжали все ближе и ближе к столбам дыма. С неба начал сыпаться мелкий пепел.

Боренсон остановился у ручья недалеко от брошенной фермы, чтобы напоить лошадей, и увидел толпу женщин, которые выглядели слишком изможденными, чтобы двигаться дальше.

— Когда начались пожары? — спросила Миррима, кивнув в сторону клубящихся на западе облаков.

— Рыцари Справедливости запалили их вчера перед рассветом, — ответила старая женщина. — Они едут прямо перед опустошителями и поджигают все, надеясь замедлить движение орды.

Насколько Боренсон знал Рыцарей Справедливости, они наверняка делают что-то большее, чем просто поджигают. Опустошителей проще истребить в открытом поле, чем из-за крепостных стен. Главный Маршал Чондлер должен был организовать вылазки против опустошителей.

— Вы видели саму орду? — спросил Боренсон. — Можно ли оценить, насколько она велика?

Последний раз, когда орда выступала против Карриса, она насчитывала больше семидесяти тысяч опустошителей. Сарка говорил, что сейчас может быть больше миллиона, но в это трудно было поверить.

Старуха снова заговорила:

— Их не пересчитать. Линии опустошителей тянутся на сотни миль, как черная река, и орда так велика, что другого края ее не видно.

— Клянусь Силами! — выругался Боренсон. — С таким врагом мы не сможем сражаться. Во всей Мистаррии не найдется столько людей и копий!

Но Сарка Каул пристально посмотрел на север и на запад и прошептал:

— Быть может, и найдется столько людей, если только у них хватит воли сделать это.

Они поехали дальше, все глубже въезжая в дымную тень. Еще несколько лиг они встречали на дороге бегущих от войны женщин и детей, а потом их поток поредел.

Облака дыма становились все гуще, и вскоре стало казаться, что над головами спустилась ночь. Они проехали через опустевшую деревню, в которой, словно приветствуя рас свет, кричали петухи.

Они уже долго ехали в дыму, когда им встретилась крестьянская девочка, с трудом тащившая за собой двух уставших маленьких сестер; они едва волочили ноги, словно не умели ходить, и плакали от усталости. Боренсон спросил:

— Где ваши отец и мать?

— Они отправились сражаться в Каррис, — ответила девочка.

— У вас есть какая-нибудь еда? — спросила Миррима.

— Вчера немного было, но я не могла тащить и детей, и еду. Так что мы ее оставили. Вдоль дороги есть фермы. Я надеялась найти там что-нибудь поесть.

Пока Боренсон пытался решить, чем можно помочь девочке, все молчали. Это была каменистая земля, и вряд ли можно было встретить какую-нибудь деревню ближе, чем в сорока милях. Вдоль дороги было разбросано около полудюжины ферм, но другие беженцы по пути собрали даже последние яблоки с деревьев. Этим детям ничего не осталось.

В своем детстве Боренсон никогда не оказывался в таком одиноком и беспомощном положении.

— Отдай им запасную лошадь, — предложила Миррима.

Боренсон не знал, какое решение принять. Он посмотрел на запад. Уже можно было различить пламя — свирепую красную кайму вдоль горизонта. Если эти дети скоро не найдут убежища, огонь догонит их быстрее, чем опустошители.

— Нет, — решил он, — лошадь может понадобиться нам в битве. Лучше дадим им еды.

— Нам может понадобиться лошадь, — сказала Миррима, — а им она необходима уже сейчас.

Боренсон опустил голову. Он понял, какую боль должен был чувствовать Габорн. Отдав лошадь этим детям, он, возможно, спасет их жизнь. Но лошадь нужна ему в битве — битве, которая спасет больше, чем пять детских жизней.

Он оглянулся на Сарку Каула, ожидая совета, но инкарранец только пожал плечами.

Это был болезненный выбор. Он дал девочке немного слив и краюху свежего хлеба, купленного в Батенне, и посоветовал им двигаться на восток, к реке Доннестгри, а затем поехал дальше.

Странная мысль вдруг пришла ему в голову, пока они ехали: это та самая дорога, по которой его отец ехал навстречу собственной смерти.

Прошла всего неделя с тех пор, как его отец отправился в Каррис. Должно быть, небо тогда было голубым и чистым, и конечно, его отец не знал, что его ожидает, — но это была та же самая дорога, те же домики и деревья, тот же унылый пруд вдали, в котором отражалось небо.

Тень продолжала расти, темнота сгущалась. Воздух был неподвижен. Казалось, даже в аду не осталось больше дыма. Боренсону представлялось, будто невидимые руки проникли глубоко в землю и вытягивают ее внутренности, как охотник внутренности оленя.