На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг
Шрифт:
Интервал:
Мой друг и тюремный долгожитель Лук Франсуа рассказывал, что раньше эти документы были на руках у каждого зэка:
– Лев, когда я был на максимальном режиме, то там за крысятничество полагалось перо в бок… Пенитенциарный центр – это тебе не игрушки, не то что Форт-Фикс… Здесь убийства редки – раз в месяц; там – несколько раз в неделю. Пойми, там ребятам нечего терять… Подумай сам, Лио, если у тебя пожизненный срок, или два пожизненных, или лет 40… Там люди живут одним днем, о «воле» большинство даже и не думает… Я тоже поначалу, знаешь, каким был, после того как гребаный судья объявил мне 24 года… Из карцера не вылезал, меня боялись и зэки, и охрана!
Мне в это верилось и не верилось…
Иногда я замечал, как в моем гаитянском друге невольно просыпался озлобленный на весь мир зверь. Однако значительно чаще Лук Франсуа все-таки был доброжелательным и спокойным «авторитетом», за советами к которому и на поклон шли многие арестанты.
Дюверне был непреклонен, жесток и агрессивен, только когда дело касалось предателей-стукачей.
Не жаловал он и зольдатен, особенно молодых карьеристов-беспредельников, не дающих ему достаточно «респекта».
От моего гаитянца, как от черта, прятался сидевший в Форте-Фикс бывший прокурор и мэр Провиденса.
Лысоватый шестидесятилетний маразматик Кианси, некогда попавший в ежегодную энциклопедию Who is Who in America[288], все время просил меня познакомить его с Russian women[289].
Как-то в очереди на обед Лук Франсуа услышал его похотливые шутки и мечты о русской женщине.
Мой мускулистый друг с фигурой Сталлоне резко развернулся и посмотрел на «мэра» сверху вниз. При этом спокойное лицо Дюверне исказилось совершенно жутким оскалом – он растянул темные губы в страшной «улыбке смерти» и выдавил из себя самый настоящий звериный рык: «рррррррррррр».
Кианси был готов раствориться в воздухе – он как пробка выскочил из очереди и за секунду скрылся в тюремных пампасах.
Отрицающий насилие либерал Трахтенберг присоединился к компании гогочущих преступников – моя кожа постепенно превращалась в носорожью.
…Лук Франсуа продолжал:
– Раньше вместо представления вновь приходящий зэк клал на стол камеры свое личное дело. Конечно, если ему было нечего скрывать от братвы! Без этого нормальные люди с тобой не стали бы разговаривать… Все было предельно просто, как one-two-three[290]: доклад не показал, значит, ты – крыса! И обращались с тобой соответственно…
Когда в 2000 году Федеральное Бюро по Тюрьмам наконец сообразило, что причиной многочисленных драк и ранений служило «Личное дело заключенного», все имеющиеся на руках бумаги изъяли. Прошлое арестантов и их поведение во время следствия покрылось тайной. Количество «кооператоров» увеличилось. Живущим по понятиям зэкам приходилось задействовать внутренние резервы и пускаться во все тяжкие, чтобы выявлять «крыс» и тюремных доносчиков.
Я всегда помнил слова своей бабушки и мамы, вбитые в меня в глубоком детстве: «Доносчику – первый кнут».
Через два года после начала следствия обольстители-прокуроры предложили пойти на «кооперацию» и мне.
Им требовались показания на нескольких русско-американских бизнесменов, а также на моего друга-адвоката Соломона Розенфельда.
Я отказался, а через месяц с помощью менее принципиального Сергея Пальчикова на меня открыли второе уголовное дело.
В глубине души я гордился своим выбором, несмотря на обещания всяческих поблажек…
…Алик Робингудский решил пойти ва-банк и воспользоваться своей козырной картой. Всеми правдами и неправдами он умудрился получить свое личное дело через специальную «юридическую» почтовую доставку.
И он, и его адвокаты шли на риск. Хотя входящая в тюрьму корреспонденция с грифом «Legal Mail»[291] официальной перлюстрации не подлежала, шансы на вскрытие все же были высоки.
Дежурный офицер звал зэка в свой офис и в его присутствии открывал письмо от адвоката. Содержимое проверялось на наркотики, документы же мента, как правило, не волновали.
Обычная почта поступала распечатанной, проверенной и скрепленной степлером.
Часто вместо невинных вложений в пакете красовался «ордер о конфискации контрабанды».
Несколько раз подобное случалось с нью-йоркским журналом «Метро», где регулярно, раз в неделю, печатались мои тюремные зарисовки. Подозрительные документы и поступления шли напрямую в SIS – Special Investigation Service, «спецчасть» моего исправительного заведения, а оттуда – в ФБР.
…Алик Робингудский, мой тюремный сосед и сокамерник, «крысой» не был.
Его доклад в разделе «Сотрудничество со следствием» был девственно чист! То же самое касалось и стенограммы последнего судебного заседания – никаких разговоров о смягчении приговора как «кооператору».
Робингудский подлежал немедленной и полной реабилитации.
Кого-то эти факты полностью удовлетворили, кто-то по инерции продолжал коситься в его сторону, с кем-то Алик перестал общаться сам. В Форте-Фикс я не раз становился свидетелем, как черное превращалось в белое, а соринка в чужом глазу – в бревно.
В одном чудном и жизненном еврейском анекдоте Рабиновича обвинили в краже серебряных ложек. Скоро столовые приборы нашлись, но «осадок остался».
…Вакуумная обстановка закрытого заведения провоцировала совершенно невероятные сплетни, байки и истории. Почти все они базировались на «достоверных» и «надежных» источниках.
Как минимум раз в полгода активно будировалась новость, что срок федеральной отсидки «вновь вернется к 65 процентам» вместо нынешних 85. Раз в квартал кто-нибудь из отсутствующих охранников попадал в зэковский список «попавших под следствие» за контрабанду. Про какую-нибудь жопастую афроамериканскую дуболомшу непременно говорили, что она тайно сожительствует с десятком зэков.
В том же правдивом ключе раз в два месяца появлялись «новые коменданты» тюрьмы.
Сооружение лишних заборов и ужесточение правил указывало на «скорый перевод зоны в тюрьму строгого режима».
Личные истории форт-фиксовских сидельцев также подвергались многоразовым обсуждениям и обсасываниям. С очередным рассказом количество заработанных денег или спрятанных сокровищ увеличивалось. Жены заменялись любовницами, а любовницы – гаремами.
Совершенные преступления становились все более и более благородными – в стиле разбойника из Шервудского леса или Владимира Дубровского.
Почти в каждом отряде время от времени объявлялись дальние родственники Билла Гейтса и Уго Чавеса, «постельные» друзья Шакиры и Пэрис Хилтон, внучатые племянники владельцев транснациональных корпораций и международных наркобаронов.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!