Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская

Марина выпила ещё глоток шампанского, по телу приятно пробежали воздушные пузырьки. Она повернула голову к Жариковскому и замерла — он был бледен и с почтением подавал стул старой актрисе, на её плече горела бриллиантовая звезда. Женщина кивнула головой и подписала Жариковскому открытку, на которой она в молодости танцевала танго с красивым молодым артистом, он стоял рядом согбенным стариком и смущённо смотрела на депутата. Тот поклонился и отошёл, а старик с открытки принёс ей бокал вина.

В зал вошёл Марат Георгиевич, он нёс букет роз.

— Здравствуй, моя королева!

Марина обернулась на Ивана, вроде бы он ничего не услышал. Толпа журналистов забеспокоилась фотовспышками, яркие блики побежали по поверхности этого людского моря. Художник, пьянея от успеха, чуть было не завалился на рояль, за которым сидела приятная старушенция в платье с кринолином и мастерски играла Шопена.

Следом за ним появился Иосиф Борисович, он тоже нёс букет роз, как две капли воды похожий на букет Марата Георгиевича. В глазах Иосифа Борисовича горел успех и обладание шестой частью мировой суши. Он шёл важно, и из-под его ног, словно из-под копыт Конька-Горбунка, сыпались искры. Он наклонился и пощекотал усами руку Марины.

— Ну что, как тебе этот зоопарк? — влился в её ухо голос Ирмы.

— Отлично.

— Ты посмотри, сколько звёзд! Знаешь, Марина, я вот именитый журналист, а свои тексты пишу за полчаса и не получаю от этого никакого удовольствия. И вообще мне кажется, что лучшую себя я отдаю жизни. Тут я самый остроумный и обворожительный собеседник, какой только может быть. Ой, смотри, кто пришёл. Я должна…

Ирма оторвалась от Марины и побежала по направлению к старухе, одетой в парик блондинки, дымящей в скошенном рту заткнутой в мундштук сигаретой.

Марина посмотрела на бокал с шампанским и поняла, что она чувствует себя опавшим листом, прибившимся к краю лужи. Она обвела взглядом зал, увидела пожилую актрису, она шла прямо, с достоинством неся прожитые годы. Её седые волосы стояли над головой серебристым нимбом, что придавало ей некоторое сходство с инопланетным жителем, в её медленных, вдумчивых глазах продолжал гореть интерес к жизни.

— Вы не могли бы передать мне шампанского. Это единственный напиток, который не старит, — сказала она, подойдя к Марине.

— С удовольствием!

— Такая молодая, красивая женщина и грустит. Выпейте шампанского, выпейте.

Марина сделала глоток, актриса взяла её за руку и подвела к зеркалу.

— Посмотрите, вы так прекрасны и женственны. Зачем хмуриться! Бойтесь своих желаний, они сбываются! И имейте мужество приручить их. Жизнь такая, какой мы её себе представляем! Если нет страха, человек способен и имеет право на любой отчаянный поступок. Не бойтесь!

Марина прижалась щекой к её руке и поцеловала.

— Вы меня ставите в неудобное положение. Женщина не может целовать руку другой женщине. Женщина должна только благосклонно смотреть, и всё. Вас ждёт судьба, которой вы не ждёте. Через неделю я умру, но я не боюсь. В мире есть баланс, и когда люди талантливые и добрые расслабляются, то зло побеждает, и Бог очень расстраивается, что создал нас.

Вдруг погас свет, сердце Марины заколотилось, рука, поддерживающая её, исчезла, и она осталась один на один со своим волнением. Кто-то хорошенько пнул её — это была Ирма, протискивающаяся к своему месту.

На сцену вышла пани Вроня, одетая в мужской костюм, около неё бежали две дворняги. Одна из них остановилась, понюхала, присела, чтобы справить нужду. Пани Вроня презрительно посмотрела на замерший в ожидании зал и даже не подумал дёрнуться. Собака, справив нужду, затрусила вслед за своей хозяйкой, которая по-королевски несла себя людям. Зрители какое-то время сомневались, а потом взорвались аплодисментами. Марина облегчённо вздохнула.

Следом появилась Наташа, она была одета в платье для беременных. С утра у неё болел живот, и Марина боялась, что от волнения у неё начнутся схватки. Но девушка, докатившись до конца сцены, повернула обратно и скрылась за кулисы, так и не одарив мир ещё одним человеком.

Потом показалась толстая, жующая бутерброд Зина, и наконец двинулись бесконечным строем манекенщицы. Они шли женственно и улыбались, и за их спинами на киноэкране распускались цветы, а живые благоухали в зале, где играл рояль и люди сидели притихшие и смотрели на красоту…

Марина вышла из здания. По улице, залитой туманом, проплыла лошадь — большая, красивая, с длинной фатой вместо гривы. Ветер выхватил лицо старика, он сидел около входа и играл на аккордеоне. Уткнувшись своим взглядом вдаль, он тихо сказал:

— Пусть к твоим ногам падёт всё золото мира!

Течение тумана поменялось, Марина, пошатнувшись, почувствовала, что ещё чуть-чуть, и она рухнет. Туман унёс старика, рядом прошёл дворник, шурша своей метлой и сгребая в кучи остатки зимы. Раздался смех, он был так противен и навязчив, что Марине пришлось обернуться, около входа толкалась модная молодёжь, не попавшая в зал. Ветер гнал обрывки разговоров, и дворник подхватывал их метлой, сметал в лопату и выкидывал в мусорный бак. Он ворчал себе под нос: «На мелководье не плавает крупная рыба». Марина грустно улыбнулась и замерла, боясь потонуть.

Вдруг всё стало синим, синим и холодным, как крыло африканской бабочки. Марина крикнула — никто не ответил, она топнула ногой, земля не отозвалась эхом. Она посмотрела в небо, оно было синее и пустое. Она обернулась назад, ничего не было видно — ни фонарных столбов, ни машин, ни модной молодёжи. Она захотела побежать, но земля осталась стоять на месте, закололо сердце, но тут же прошло. Синева продолжала разливаться, через неё начали проступать очертания домов, постепенно всё становилось конкретным, но отчуждённым. Марина завертела головой в надежде найти хоть какой-нибудь клочок, отблеск другого цвета.

И вдруг загорелась звезда, потом другая, третья, они раскрашивали московское небо. Оно качалось над людьми, растягивая улыбку, откуда-то вынырнула морда лошади. Марина погладила её, та улыбнулась своей бархатной мордой. Марина ещё раз погладила и вдруг ощутила теплоту этого старого материала, он льнул к рукам и торговался с сердцем. Синий бархат — хорош для вечернего платья и для халата, даже для пальто…

Раздалось бибиканье, Марина ещё раз огладила холку лошади и пошла к машине, в которой сидел Иван. Лошадь заржала им вслед…

2001–2002 гг.