Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917 - Юрий Владимирович Макаров

Имелся еще один способ веселиться. Одна половина стола перекликалась с другой. На одной стороне начинали:

Всее ли вы в добром здоровьи? (2 раза).

На этот любезный вопрос другая сторона отвечала:

Слаава Богу, мы здорооовы! (2 раза).

Получив такой утешительный ответ, первая сторона прямо переходила к делу и спрашивала:

Моожно ли нам с вами выпить? (2 раза).

На это радостно отвечали:

Можно, можно, даже доолжно! (2 раза).

И все выпивали.

Не последнее место в общем веселье занимали смешные и более-менее остроумные тосты, в которых молодежь прохаживалась насчет друг друга. В большом ходу были стихотворные экспромты. Адъютанту Соллогубу, весьма элегантному мужчине, старавшемуся держать себя с большим достоинством, раз было сказано:

Люблю я соло флейты,

Мне мило соло труб,

Но больше всех люблю я

Тебя, о соло губ!

Подтрунивали обыкновенно над одними и теми же, причем непременным условием было, чтобы заинтересованные лица принимали это как должно, то есть со смехом. Если имелось опасение, что кто-нибудь может рассердиться, это было уже неинтересно.

Один из очень видных и любимых в полку офицеров, Степан Гончаров, поставил себе идеалом Суворова, не курил, не брал в рот ни капли вина, когда мог, ел солдатскую пищу и служил до самозабвения. Когда он видел, что молодые офицеры сидят за вином и в особенности поздно, он подходил к ним и монотонно, учительским голосом, начинал их усовещивать: «Как вам не стыдно, зачем вы пьете эту гадость… здоровье портите и даром деньги тратите… Завтра рано вставать на стрельбу… Спать идите!»

Сам он вставал в четыре часа утра. Солдаты Гончарова очень уважали, но чувствовалось, что и для них он был офицер уж слишком образцовый. И вот вдруг у этого идеальнейшего офицера раз ночью в лагерях загорелся барак. Виноват был денщик, который справедливо считался самым глупым из всех офицерских денщиков. Денщика Степан выбрал себе сам и тоже из идеальных соображений, дабы не отнимать от строя способных солдат. Пожар тушили очень весело и с большим воодушевлением, и офицеры, и солдаты, все в подштанниках, как выскочили. После этого была сочинена не очень приличная песенка, которая начиналась:

Тилим-бом, тилим-бом, загорелся Степкин дом…

Сгоревший барак и некоторые другие эпизоды служебной, главным образом лагерной, жизни Степана долго служили богатой пищей для всяких шуток и острот. Сам он все выходки на его счет принимал со снисходительным добродушием, так, как взрослый отнесся бы к шалостям балованых ребят. В застольных беседах, на которых он демонстративно пил нарзан, но в которых неукоснительно участвовал и, видимо, находил большое удовольствие, Степан Гончаров служил главной мишенью офицерского остроумия, но были и другие мишени, менее яркие.

Если было настроение, всем столом пели обыкновенные солдатские песни. Командир Новицкий очень любил лермонтовское «Бородино» и всегда просил, чтобы его пели, причем сам подтягивал басом.

Во многих кавалерийских полках, когда офицеры подгуляют, даже в ночное время, в офицерское собрание вызывали «песенников». У нас этого никогда не делали. Заставлять солдат, имевших законное право на отдых, «забавлять» господ офицеров мы считали неприличным. Правда, и у нас играли музыканты, но это были уже профессионалы, которые вставали поздно и вели свою легкую и приятную жизнь.

За такими зимними обедами существовала еще одна манера развлекаться. Маленькая группа пела куплеты собственного сочинения на известный мотив: «Я обожаю»… Куплеты посвящались наиболее популярным офицерам и должны были быть «экспромтами», но экспромты эти весьма часто изготовлялись заранее. Начиналось обыкновенно с классического:

Куплет наш будет очень прост,

За командира первый тост

Мы предлагаем (2 раза).

Куплеты выходили всегда веселые, часто неуклюжие, а иногда забавные. Помню, А.С. Зыкову, которого очень любили, раз спели:

Весь зал дрожит от наших криков,

Пусть с нами вместе выпьет Зыков,

Мы уважаем… (2 раза).

Две академии одолев,

Он мудр, как змий, и храбр, как лев,

Мы уважаем… (2 раза).

Зыков выпил, сел, подумал и сразу же написал ответ, тоже в стихах.

Около часу ночи командир и с ним многие старшие незаметно уходили, и оставалась молодежь, которая веселилась до поздних часов. В противоположность лагерным четверговым обедам и всяким обязательным чествованиям начальства, на которых было всегда пьяно, а иногда и откровенно скучно, эти зимние ежемесячные обеды были почти всегда удачны.

Правила ухода из полка были такие. Те, кто не прослужил трех лет, уходили бесследно, даже и те, которые в «черную книгу» не попадали. Ушедший чинно и благородно после трех лет службы имел право на подарок, который баллотировался на общем собрании. Для того чтобы пройти на баллотировке, нужно было иметь три четверти всех голосов. Прослужившие шесть лет и больше имели право на полковой жетон, который баллотировался и присуждался простым большинством. Если при присуждении подарка еще бывали разговоры, то жетон обыкновенно присуждался единогласно. Жетон был золотой и заключал в себе на слоновой кости изображения полковых знамен, первого и последнего, и миниатюры двух императоров, первого и последнего, то есть Петра I и Николая II, про которого тогда еще не знали, что он будет вовсе последним.

Удостоенные подарка или жетона получали право носить на форме полковой крест и зачислялись пожизненными членами собрания. Это давало им право бывать там, иметь там свой счет и даже приводить туда гостей. От настоящих офицеров они отличались только тем, что не имели права голоса. Ушедший из полка с жетоном или с подарком автоматически зачислялся в общество «старых семеновцев», которые также имели своего председателя, выбиравшегося на собрании, и свой «суд чести». Если бы «старый семеновец» учинил что-либо предосудительное, то по суду чести он мог быть исключен из общества, и имя его попало бы в ту же «черную книгу». Хотя и редко, но такие случаи бывали. «Старые семеновцы» поддерживали близкую связь с полком, и председатель имел право и возможность оказывать влияние на полковые дела. В полковой жизни это была крупная фигура.

Многие из «старых семеновцев» выходили впоследствии в большие генералы или в крупные сановники и, естественно, тянули за собой своих. Такие общества бывших офицеров существовали во всех гвардейских полках. Благодаря бывшему конногвардейцу, министру двора графу Фредериксу, одно