Победный ветер, ясный день - Виктория Платова

Но тонны добра мало интересовали Бычье Сердце. А вот бренныебумажные останки «Солинга» — за это можно было бы и преставиться пожиломухомяку Лопате.

Но проставляться не пришлось.

Спустя минуту Бычье Сердце получил на руки «пару проспектов»неплоховской фирмы, едва вместившиеся в небольшую коробку из-под масла «Valio».А спустя еще десять минут Бычье Сердце вышел за складские ворота, меланхоличнопересек дорогу, едва не попав под колеса нахрапистой «бээмвушки» с доской длясерфинга на багажнике, и спустился к воде.

Здесь, присев на первую попавшуюся корягу, он аккуратно снялскотч и настежь распахнул картонные двери в прошлое «Солинга». Ничегоинтересного в нем не оказалось, во всяком случае, на предвзятый милицейскийвзгляд Бычьего Сердца. Коробка и вправду была забита проспектами с шикарнымияхтами, шикарными катерами и не менее впечатляющим снаряжением для подводногоплавания. Были там и ворох бесполезных уже прайс-листов с астрономическимиценами на плавсредства, несколько платежек, полуистлевшие ведомости позарплате, путеводитель по странам Юго-Восточной Азии из широко распространеннойсерии «Ле Пти Фюте».

И все.

Ничего, что могло бы пролить свет на директора «Солинга»,так широко разрекламированного сволочным Лу Мартином.

Сплюнув в воду, Бычье Сердце машинально принялся листатьпутеводитель: в странах Юго-Восточной Азии он не был никогда, их сомнительнуюлегковесную кухню не переносил, фильмы про якудзу [20] терпетьне мог, филиппинским хилерам не поверил бы и на смертном одре, про «культурнуюреволюцию» и слыхом не слыхивал, а цветы лотоса и сакуры могли вдохновить его развечто на крепкий послеобеденный сон…

Тайский массаж — дело другое… Раскосые цыпочки, вот кому быБычье Сердце отдался бы безраздельно, раскосые цыпочки, похожие на…

На кого могли быть похожи миниатюрные массажистки, БычьеСердце додумать не успел. А все потому, что неожиданно наткнулся на фотографию,мирно прикорнувшую на странице 134. И принялся изучать ее, сначала просто так,из мимолетного любопытства, а потом…

Фотография, щелкнутая мыльницей, представляла собоймногофигурную композицию на фоне замерших парусов. Почти все ее персонажистойко держались на среднем плане, их было человек шесть.

Вернее, не так.

Их было ровно шесть.

Четверо молодых загорелых людей — явно яхтсменов и двамужика крепенько за сорок. Очевидно, фотограф застал всех шестерых врасплох,самый случайный снимок из всех случайных, ничего не скажешь. Не иначе какначало какой-то регаты.

Или — ее окончание.

Один из мужиков — с кардинально выбритой головой — сидел застолом, устланным бумагами, его окружали трое яхтсменов, один из них склонилсянад столом и, похоже, что-то доказывал бритому. Еще один парнишка в ветровкесидел на корточках неподалеку от стола. Ближе всех к объективу оказался мужчинас роскошной шевелюрой и умным волевым лицом. Он, единственный из всех, смотрелпрямо в объектив.

И улыбался.

Неизвестно, сколько Бычье Сердце просидел над карточкой,выуженной из путеводителя. Да это было и неважно, поскольку кое-кто нафотографии был ему знаком.

Человек, которого он никогда не видел в жизни, но о которомбыл наслышан. И с матерью которого встречался не так давно.

Калиствиния Антоновна, он до сих пор помнил это имя. Аяхтсмен с фотографии был не кем иным, как Вадимом Антропшиным.

Бычье Сердце видел его фотографию на Сенной — такие отважныеоткрытые лица невозможно забыть…

Интересное кино;

Хотя, с другой стороны…

Почему бы Вадиму Антропшину не оказаться на этом снимкесреди других яхтсменов? «Солинг» занимался оборудованием для яхт и экипировкойспортсменов, так что ничего удивительного в этом нет, совсем напротив…

И фотография — ее можно считать подарком небес, благойвестью, принесенной Бычьему Сердцу в клюве голубя по фамилии Лопата. Во всякомслучае, свет в конце тоннеля забрезжил… Да что там забрезжил, он почти ослепилмайора, и в этом свете все выстроилось в логическую цепочку, на одном концекоторой была прошлогодняя смерть Вадима Антропшина, а на другом — совсем свежаякончина Ромы-балеруна. Середина цепи просматривалась плохо, в ней сверкало лишьодно звено — «Солинг» и его исчезнувший директор В. Е. Неплох.

Это имя возникло на погруженном в уныние горизонте БычьегоСердца с подачи Лу Мартина, работавшего в одной упряжке с покойным Валевским.Лу Мартин понятия не имел об Антропшине, зато был наслышан о Неплохо. И воттеперь, разбирая фирменный хлам «Солинга», Бычье Сердце натыкается наАнтропшина. Теперь оба имени можно смонтировать вместе, у них появилась точкапересечения — «Солинг».

А это уже кое-что…

Кое-что.

Бычье Сердце хотел было сунуть фотографию в путеводитель изахлопнуть его.

Но не сунул и не захлопнул. А все потому, что увидел… Увиделто, от чего у него сразу же зачесалось в носу. Так было всегда, стоило толькоему обнаружить изъян в стройной картине мира.

Мужчина на переднем плане.

Нет, с ним было все в порядке — роскошная шевелюра, умноеволевое лицо…

С ним было все в порядке, не все в порядке было с одеждой.

Джинсы и ремень.

Таких ремней и штанов завались в каждом уважающем себяджинсовом магазинчике, коих в городе — как собак нерезаных.

Но мазок белой масляной краски на левом бедре… Мазок нафотографии был свежим, во всяком случае — ярким. Но это был тот самый мазок.

Тот самый.

Хлопанье крыльев «глухаря» было таким сильным, что у БычьегоСердца заложило уши. А выуженный из прошлогодней воды труп вдруг приобрел так ине найденную голову — во всяком случае, на этой окаянной фотографии.

Возможно, это совпадение — мазок масляной краски. Возможно.Вот только воспрянувшая и загарцевавшая сиверсовская интуиция принялась шептатьмайору на ухо: таких совпадений не бывает…

* * *

…Ничего общего. Она не может иметь с ним ничего общего. И небудет. И никто ее не заставит.

Никто.

— Что это? — еще раз переспросила Лена, а Пашкамолча сглотнул.

Пистолет — тускло-блестящий, свеженький и упитанный —представлял собой разительный контраст с пожухлой травой. Он притягивал взгляд,не отпускал, гипнотизировал, он искривлял вокруг себя пространство.

— Что это?

— Пушка… Вот это да! — выдохнул Пашка. — Вотэто да! Твоя?!

Он хотел было протянуть к пистолету руку, но срывающийсяЛенин шепот остановил его: