Победный ветер, ясный день - Виктория Платова

— Мне пора, — произнесла Лена. На этот раз —заискивающе.

— Ага.

— Давай-ка я тебя поцелую…

— Да ладно… Без этого обойдемся.

— Как знаешь. Ну, пока.

— Пока.

— Увидимся.

— Ага.

Лена сунула листок с адресом в карман Пашкиных штанов инаправилась к машине, подгоняемая в спину безразличным «ага». А Пашка так иостался стоять на обочине. На секунду он мелькнул в зеркале заднего вида, апотом исчез окончательно.

Зато появились Гжесь с пьяным мэтром.

Операция по передислокации пьянчужек из гадюшника в«шестерку» отвлекла Лену не только от грустных размышлений о Пашке, но и отгораздо более тревожных — о пистолете, который лежал на дне ее рюкзака. Ностоило ей только взять с места, как арабская вязь на рукоятке снова всплыла унее перед глазами. Не запутаться в ней было невозможно, и, сосредоточившись напистолете, Лена выказала чудеса экстремального вождения, небрежно обойдя джип«Паджеро», джип «Фронтера» и фуру с финскими номерами. Сидящий рядом с нейГжесь Отделался возгласом «Ну, ты даешь, мать!», а осточертевший хуже горькойредьки мэтр выдал сакраментальное:

— Эй, потише, не дрова везете!

Стоило только Маслобойщикову распахнуть украшенную вставнойчелюстью пасть, как винные пары заволокли салон, а окна мгновенно запотели. ИЛена вдруг с яростью подумала, что пришел момент испытать вороненое арабскоесокровище на неуемном Маслобойщикове: на предмет принадлежности к семействуогнестрельных.

А заодно и проверить, не зажигалку ли ей подсунули, не муляжли, не макет 1:1.

Хорошая мысль.

И почему она так взвинтилась, в самом деле? Не стоитзабывать, что муж у нее хотя и редкостный мудак, но все же актер. И играет он впьесах хотя и бесхитростных, но все же требующих реквизита. Хотя быминимального. Возможно, именно он и бросил пистолет ей в рюкзак, забывпредупредить об этом. Правда, в нынешнем репертуаре «Глобуса» нет и намека надетектив или драму на охоте, но чем черт не шутит.

И — главное — все это можно выяснить сейчас же, не сбрасываяскорости.

— Это ты сунул его мне в рюкзак? — спросила Лена уГжеся, на секунду отвлекаясь от шоссе.

— Кого? — Гжесь все еще не мог прийти в себя отнового стиля Лениной езды. — И смотри на дорогу, я тебя умоляю… Нехотелось бы.., во цвете лет…

— Так это ты положил его мне?

— Да что положил?

— Пистолет.

— Какой еще пистолет?

— Обыкновенный.

Несколько секунд Гжесь раздумывал.

— А что, у тебя есть пистолет? — наконец выдавилон.

— Ну.., как тебе сказать… Это я, собственно, и пытаюсьвыяснить… Так ты или не ты?

— Террористка…

Слово «террористка» Гжесь в последнее время употреблялтолько в контексте их редких сексуальных ристалищ, и Лена поморщилась.

— Просто скажи…

— Ничего я не клал. Я что — сумасшедший, по-твоему? Подбрасыватьтебе оружие при наших нынешних отношениях…

Еще пристрелишь, с тебя станется…

— Значит, не ты…

Значит, не ты, дорогой муженек, значит, не ты… Что-топохожее на этот ответ Лена втайне и ожидала услышать, но нельзя сказать, что онобрадовал ее. Ситуация резво катилась под горку и из разряда почти безнадежныхгрозила перейти в безнадежную абсолютно. Да еще сдобренную тяжелым, какзавшивленная окопная шинель, перегаром сивухи: очевидно, мэтр краем уха услышалих разговор и оживился. И интимно свесил голову в просвет между сиденьями.

— Зачем оружие, цветов мы дети, да здравствуют любовь игероин! — пропихнул замшелый психоделический тезис Вудстока ГавриилЛеонтьевич.

— Вы бы заткнулись, мэтр, — совсем невежливоперебила Маслобойщикова Лена. — Иначе придется вас высадить. Или — влучшем случае — пристрелить.

Пристрелить — и дело с концом, на радость Светане. И всейпекинской опере, не говоря уже о театре кабуки. Заодно будут спасены инесчастные, ни в чем не повинные детишки, которым Маслобойщиков исправноскармливал драматургическую, сикось-накось склепанную тухлятину. Но это нерешит ни одной Лениной проблемы, не решит… А их с каждым часом становится всебольше. Сначала — узелок с живыми вещами мертвого Романа, потом — пистолет.Интересно все же, как он…

— Ты меня разыгрываешь, — донесся до Лены голосГжеся. — Какой пистолет?

Откуда у тебя может быть пистолет? Ну, скажи честно — тыменя разыграла?

— Разыграла, — буркнула Лена только для того,чтобы отвязаться от Гжеся.

— Я так и подумал… Ты у меня фантазерка…

В другое время Гжесь схлопотал бы по физиономии: за годыпозиционной войны Лена научилась бить наотмашь полным глухой неприязнивзглядом. В другое время, но только не сейчас: ведь пистолет действительнотянул на чью-то нехорошую фантазию, бред, паранойю. И тем не менее он был.Оставалось только выяснить, как чертова пушка оказалась в закрытом Лениномрюкзаке. Если бы не ее дурацкая привычка никогда не заглядывать в него, если быне ее дурацкая привычка перетряхивать содержимое только по пролетарским ипрофессиональным праздникам! Интересно, когда последний раз она производила тамревизию? Ага, в середине прошлой недели, ориентировочно в среду-четверг, когдасамым предательским образом прорвался пакет с сахаром и ей пришлось выниматьоттуда все вещи, включая карманное издание «Хазарского словаря» Павича, котороенесколько месяцев считалось безвозвратно утерянным. Нашлись также ипросроченные пригласительные билеты в галерейку «Лавиль», на дегустациюавстралийских вин.

Никакого пистолета в рюкзаке не было и в помине. Пятницаознаменовалась появлением Романа Валевского, и ей вообще было не до рюкзака. Тоже можно было сказать и о субботе, вернее — о ночи с субботы на воскресенье,которую она провела в доме Валевского. А потом случилось известие о его смерти.И все это время рюкзак был предоставлен сам себе.

Но…

Ясно только одно: пистолет появился именно в этот —недельный — промежуток.

Лена почти не выпускала рюкзак из поля зрения, даже наопознании тела Афы, даже на кладбище, у Афиной раскрытой могилы.

Рюкзак всегда был с Леной — за исключением того времени,когда спала. И — за исключением единственной ночи на Фонтанке, 5 — спала онадома. Если исключить Гжеся (а исключить его придется, как ни прискорбно этосознавать), остается дом Романа. Ведь… Ведь недаром же ей показалось, что вквартире кто-то был, когда она проснулась…

А если и правда кто-то был?

Кто-то, ночным татем прокравшийся по студии и аккуратнозахлопнувший за собой дверь.