Исаак Лакедем - Александр Дюма

— Да будет так! Пусть кровь его падет на нас, на детей наших и на детей наших детей, но пусть он умрет!..

В это время появился раб, неся в одной руке бронзовую лохань, а в другой узкогорлый серебряный кувшин, полный воды.

— Пусть он умрет, если вы так желаете его смерти, — решительным тоном произнес прокуратор Иудеи, — но я не причастен к вашему преступлению. Мои руки пребудут чисты и не запятнаны кровью праведного!

И перед всеми собравшимися он торжественно, не обращая внимания на град насмешек, на улюлюканье и проклятия толпы, умыл руки.

Но на дне бронзовой лохани он нашел свое кольцо.

— Что это значит? — спросил он.

— Не знаю, — отвечал раб. — Супруга сиятельнейшего, досточтимая Клавдия, сняла его со своего пальца и бросила в лохань, сказав: «Этот залог возвращаю Пилату, не желая, чтобы он оказался клятвопреступником!» И, вся в слезах, опустив на лицо накидку, она удалилась в свои покои.

Глубоко вздохнув, Пилат прошептал:

— Она права: это праведник!..

Через пять минут лучники уже снимали цепи с Вар-Аввы; тот, поняв, что свободен, бросился из претория и нырнул в гущу толпы с такой хищной радостью, что все в испуге отшатывались от него. Пилат же тем временем писал следующий приговор:

«Привести на обычное место казни Иисуса из Назарета, возмутителя спокойствия, злоумышлявшего против кесаря, лже-Мессию, как то было доказано свидетельством большей части его соплеменников, и за осмеяние царского достоинства распять его меж двух злодеев.

Ступай, ликтор, и приводи в исполнение».14

Составив и подписав приговор, Пилат отправился к себе.

Претор чувствовал, что так и не договорился с собственной совестью. На душе его было черно, и он нуждался в уединении.

Клавдия не просила о встрече: она понимала, что ее присутствие стало бы лишним упреком мужу. Она удалилась в глубь женских покоев и приказала завесить окна и двери снаружи и изнутри, чтобы до нее не доходил дневной свет и шум.

А тем временем Иисуса вели на форум. Заранее изготовленный крест уже ждал его там.

Спаситель очутился на месте одновременно с двумя ворами, Димасом и Гестасом, которых должны были распять вместе с ним и по этому поводу вывели из тюрьмы.

Один из них молился, другой богохульствовал: срок ожидания казни им сократили на два дня.

Но этих двоих едва ли кто замечал: всеобщее внимание притягивал к себе только Иисус.

Когда он появился меж лучников, шагнув на верхнюю ступень лестницы претория, работники, тащившие крест, поспешили поднести его к нижним ступеням.

Поравнявшись с крестом, Иисус встал на колени и трижды поцеловал орудие своей пытки, которое ему предстояло претворить в символ искупления.

Подобно языческим жрецам, по обычаю лобызающим новый алтарь, который они освящают, Христос целовал этот вечный алтарь своей искупительной жертвы.

Тут воины приблизились и с большим трудом взвалили неподъемный груз на его правое плечо, тогда как на плечи двоих мошенников возложили лишь короткие поперечные перекладины их крестов и привязали как к ярму вскинутые на них руки, а длинные продольные тесины обоих крестов поручили нести рабам.

Двадцать восемь конников, призванных сопровождать эту процессию, выстроились у подножия Антониевой крепости.

Под звуки трубы Иисус, с крестом на плече, поднялся; ему помогли два стража, поддерживая его под руки.

Предводитель маленького отряда всадников встал с четырьмя сотоварищами во главе зловещего кортежа и крикнул:

— Вперед!

Это был Лонгин.

В то же мгновение вся толпа всколыхнулась и разразилась ликующими криками. До сих пор осужденный испытал на себе лишь предварительные истязания. Теперь же начиналась настоящая пытка.

За Лонгином и четверкой всадников следовал трубач. Ему полагалось останавливаться на каждом углу улицы и на перекрестках, трубить и громко оглашать приговор, вынесенный прокуратором.

За трубачом шел отряд пеших стражей в кирасах, со щитами и мечами. За ними, один в намеренно образованном пустом промежутке, шествовал юноша и нес исполненную маслом по белой доске надпись на трех языках: арамейском, латыни и греческом:

ИИСУС НАЗОРЕЙ, ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ

Вот за этим юношей и шел Иисус; вокруг него и позади двигались пешие воины, а за ними текла неисчислимая, неслыханно густая и растянувшаяся в длину толпа!

Поскольку божественному мученику не по силам было тащить крест, длинный конец которого волочился бы по бугристой иерусалимской мостовой, этот конец на растянутых веревках поддерживали два работника с корзинами, где лежали молотки, клещи и гвозди.

Одну из таких корзин помогал нести очаровательный мальчик с длинными волосами, розовыми щеками и белоснежными зубами; смеясь, он перебирал эти чудовищные предметы и играл с ними!

Правой рукой Иисус пытался чуть приподнимать крест, чтобы тот не так давил на плечо, левой же вынужден был придерживать край слишком длинного одеяния, в котором путались его ноги.

Босые ступни были окровавлены; кровь сочилась из ран на теле, текла по израненному лицу, отчего его бледность еще сильнее бросалась в глаза.

После вечери вот уже много часов он ничего не ел, не пил, почти не спал; потеря крови, лихорадка и жажда мучили его.

Так он пустился в последний путь, который назовут Крестным путем. С этого места каждый шаг его будет сосчитан и тщательнейшим образом изучен благоговейными пилигримами. Итак, от дворца Пилата до места, где крест воткнули в скалистую расщелину — тысяча триста двадцать один шаг или три тысячи триста три ступни.

После первых восьмидесяти шагов силы оставили Иисуса, и он упал в первый раз.

На какое-то время вся процессия пришла в замешательство. Вместо того чтобы помочь Иисусу, поддержав за протянутую руку, палачи принялись бичевать его веревками, а воины кололи наконечниками копий.

Однако, вне всякого сомнения, тот же ангел, что уже приходил на помощь Иисусу, вмешался и сейчас: он принял протянутую руку, которой люди не желали касаться, и без видимой посторонней помощи Христос поднялся.

Но, падая, он ударился головой о камень, и с этой стороны терновый венец глубоко впился в череп. Тем временем толпа выкрикивала, согласуя свои возгласы с ритмом его шагов, что придавало этим звукам сходство с торжественным гимном: