Сон ребенка. Решение всех проблем - Ричард Фербер

Четырехлетняя Марси в начале ночи разговаривала во сне и металась в кровати. По большому счету у нее и не было проблем, но родители переживали из-за ее беспокойного сна и хотели знать наверняка, нужно ли с этим что-то делать. Я объяснил, что поведение Марси совершенно нормально, что это попросту элемент смены циклов сна, и они успокоились. Никакие меры не потребовались.

Полуторагодовалая Лиза легко засыпала в своей кроватке с соской-пустышкой во рту, но через несколько часов вроде бы просыпалась, плача и отмахиваясь от чего-то. Она не выглядела испуганной, скорее, ей было неуютно или не по себе. Когда мать или отец брали ее на руки и пытались укачать, это не помогало, от пустышки она тоже отказывалась. Наоборот, еще сильнее отмахивалась, выгибалась дугой и брыкалась. Родители пробовали и будить ее, и разговаривать с ней, и трясти ее, изредка даже прикладывали холодный компресс или кричали на нее. Проходило от десяти минут до получаса, и Лиза начинала успокаиваться, потягивалась, зевала, и родители могли окончательно разбудить ее и убедиться, что она в норме. Тут она брала соску, засыпала и спала обычно до утра. Родители еще несколько раз слышали, как она возится, но подходить к ней приходилось только в случаях, когда она не могла найти пустышку.

Я объяснил родителям Лизы, что в эти периоды она не вполне бодрствует, что ей не страшно и ничего у нее не болит. В противном случае ей хотелось бы, чтобы ее взяли на руки и нянчили. Я посоветовал присматривать за ней во время приступов, но больше ничего не делать до тех пор, пока она не проснется и не даст понять со всей определенностью, что ей что-то нужно. Как только плач прекратится, ее можно уложить и укрыть, но совершенно незачем полностью будить или возвращать ей соску, если Лиза ее не хватилась. Вскоре родители привыкли к бездействию во время проявлений спутанности сознания у Лизы и уже не чувствовали себя без вины виноватыми.

Кроме того, я рекомендовал сразу же отучить Лизу засыпать с пустышкой. Она гораздо лучше большинства сверстников приспособилась подбирать ее среди ночи, но все-таки вынуждена была подходить к состоянию бодрствования ближе, чем нужно, чтобы отыскать ее. Скорее всего, эта необходимость способствовала частичным пробуждениям. Спустя три ночи Лиза привыкла спать без соски и даже перестала просить ее во время укладывания.

Родители почти сразу заметили улучшения. Частичные пробуждения стали короче, и Лиза после них стала тут же засыпать, поскольку ее перестали будить. Ко второй неделе частичные пробуждения утратили проблемный характер. Если они и случались, то слабо выраженные (Лиза немного извивалась и взмахивала руками), и заходить в ее комнату стало незачем. Большую часть ночей мама с папой и не знали, просыпалась ли она. Прошло еще несколько недель, и частичные пробуждения пропали совсем.

Ною, в активное время суток жизнерадостному и послушному мальчику, было почти три года, и весь последний год он часто просыпался ночью. Укладывали его в полвосьмого вечера, и он всякий раз упирался, убегал, требовал еще сказочку и убегал снова. Было уже довольно поздно – не меньше девяти или десяти часов вечера, – когда он, наконец, оставался в постели и легко засыпал. Однако часа через два-три он начинал бормотать и ворочаться, потом вскрикивал, заливался слезами и сильно потел. Он бешено извивался, перекатывался и размахивал руками, наматывая на себя простыню и ударяясь о стену. Выглядел он при этом ошарашенным – как говорили его родители, «не в себе». Иногда он произносил нечто осмысленное: «Нет, не хочу», «Уходи», – но большую часть того, что он говорил, было невозможно разобрать. Родители были в смятении, поскольку не могли успокоить его. Казалось, он не узнавал их, отпихивал, и порой это их злило.

Они все равно продолжали окликать и трясти его, пока приступ не заканчивался (через 15–20 минут). Тогда он расслаблялся, потягивался, зевал и начинал засыпать. Иногда через час или два приступ повторялся, но почти всегда оказывался короче и слабее. Остаток ночи проходил спокойно. Незадолго до обращения ко мне родители Ноя попробовали отменить его дневной сон, рассчитывая, что это сделает ночной крепче, но добились противоположного.

Частичные бодрствования Ноя были похожи на Лизины, но интенсивнее. Он был крупнее, мог сильнее ударить, а неспособность отвечать и связно говорить в возрасте почти трех лет производила более странное и пугающее впечатление, чем аналогичное поведение ребенка помладше. Я рассказал родителям Ноя о частичном пробуждении и дал им тот же совет, что и родителям Лизы: не подходить близко и дать ребенку заснуть, не донимая вопросами. Однако я рекомендовал им во время приступа находиться у него в комнате и следить, чтобы он не ушибся. Понимая, что происходит, они не испытывали прежней растерянности и не обижались, что Ной словно бы встречает в штыки их помощь.

Было и над чем поработать. У меня создалось впечатление, что Ною не хватает сна. Он засыпал слишком поздно, по крайней мере иногда, и отмена дневного «тихого часа» не улучшила ситуацию. Переутомление повышало риск пробуждения со спутанным сознанием. Меня также беспокоили его упорные попытки всякий раз находить новые способы избежать укладывания, поскольку я подозревал, что он пытается продолжить их, начиная просыпаться, что усугубляет проблему.

По моему совету родители вернули Ною дневной сон, а вечернее укладывание назначили на более поздний – но строго соблюдаемый – час. В 20.45 они читали ему сказку, а в 21.00 желали спокойной ночи и уходили. Я научил их устанавливать границы дозволенного и прививать новые правила поведения (см. главу 5). Мы решили, что, когда Ной начнет засыпать легко и быстро, укладывание можно будет сдвинуть назад.

Родители Ноя во всем добились успеха. Его стало легко укладывать (и вскоре он начал ложиться на полчаса раньше), он быстро засыпал. Кроме того, Ной снова отдыхал днем и теперь получал достаточно сна по регулярному и стабильному расписанию. Проверка границ на прочность прекратилась. Когда же он просыпался ночью, родители уже не перегружали его нервную систему своим вмешательством. Ночные частичные бодрствования Ноя стали значительно реже и спокойнее, а в течение следующего месяца и вовсе ушли в прошлое.

У восьмилетнего Кристофера проблемные пробуждения среди ночи наблюдались почти два года. Все началось через два месяца после смерти отца и их с матерью переезда. Он стал два-три раза в неделю ходить во сне – спокойно и тихо, не плакал, ничего не говорил и не проявлял признаков возбуждения. Лицо у него делалось, по словам мамы, «чудно́е», и он не всегда отвечал на ее вопросы. Обычно он, судя по всему, бродил бесцельно, но иногда создавалось впечатление, словно он что-то ищет. Мать он, казалось, не узнавал, но разрешал ей отвести себя в комнату и уложить, как правило, после захода в туалет. Дважды он написал в своей комнате – в мусорную корзину и в выдвижной ящик. Еще два раза вышел из дома, и обратно его привели соседи. Так продолжалось около года, в течение которого выдалось несколько периодов особого стресса: сначала мама на две недели была госпитализирована из-за операции, затем вышла замуж, и семья снова переехала.

Мать забеременела. Незадолго до рождения младшей сестры ночные приступы Кристофера изменились. Теперь они случались несколько раз за ночь и протекали иначе. Примерно через час после отхода ко сну Кристофер внезапно садился в постели и коротко вскрикивал с испуганным видом. Он не реагировал на мать, не позволял к себе прикоснуться, всякий раз бормотал что-то бессвязное. Через несколько минут успокаивался, и его можно было принудить снова лечь, после чего он быстро засыпал. И так каждый час. После третьего раза он мог отправиться бродить по дому, как делал раньше, но уже в возбужденном состоянии. Мать и отчим не понимали, почему это происходит, а постоянные помехи собственному сну отталкивали и озлобляли их.