Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

применена в атаке Закона на Народ в 1937-38 годах». По сути, уголовный кодекс лагерной империи позволял штамповать преступников в немыслимых масштабах из людей, вся вина которых заключалась лишь в том, что их угораздило оказаться не в нужное время и не в нужном месте, а именно в большевистском безвременье СССР. Как отмечал А.И. Солженицын: «А истинный посадочный закон тех лет был — заданность цифры, разнарядки, развёрстки. Каждый город, район, каждая воинская часть получали контрольную цифру и должны были выполнить её в срок. Всё остальное — от сноровки оперативников…

Объединить ли всё теперь и объяснить, что сажали безвинных? Но мы упустили сказать, что само понятие вины отменено ещё пролетарской революцией, а в начале 30-х годов объявлено правым оппортунизмом! Так что мы уже не можем спекулировать на этих отсталых понятиях: вина и невиновность…

В разные годы и десятилетия следствие по 58-й статье почти никогда и не было выяснением истины, а только и состояло в неизбежной грязной процедуре: недавнего вольного, иногда гордого, всегда неподготовленного человека — согнуть, протащить через узкую трубу, где б ему драло бока крючьями арматуры, где б дышать ему было нельзя, так чтобы взмолился он о другом конце, — а другой-то конец вышвыривал его уже готовым туземцем Архипелага и уже на обетованную землю. (Несмышлёныш вечно упирается, он думает, что из трубы есть выход и назад)». В конечном итоге, столь многолетняя упорная и массовая селекция невиновных людей привела к созданию весьма специфического сообщества — советского народа. Жуткий маховик репрессий порождал повсеместный страх, который, по сути, и стал основным методом «государственного управления» этим безвинно виноватым народом.

Впрочем отдельные глубинные корни большевистского террора, социальной опорой которого стало преимущественно малограмотное и невежественное крестьянское население бывшей Российской империи, следует искать в среде правящего класса последней. Так, российский писатель Александр Александрович Бушков в книге «Красный монарх» привёл весьма колоритный эпизод: «Сохранились любопытные воспоминания украинского академика Заболотного, бактериолога и эпидемиолога, еще до революции встречавшегося в прифронтовой полосе с Брусиловым. Когда ученый пожаловался, что для его опытов очень трудно в нынешние тяжелые времена добывать обезьян, генерал серьезно спросил: «А жиды не годятся? Тут у меня жиды есть, шпионы, я их все равно повешу, берите жидов». И, не дожидаясь моего согласия, послал офицера узнать: сколько имеется шпионов, обреченных на виселицу. Я стал доказывать его превосходительству, что для моих опытов люди не годятся, но он, не понимая меня, говорил, вытаращив глаза: «Но ведь люди все-таки умнее обезьян, ведь если вы впрыснули человеку яд, он вам скажет, что чувствует, а обезьяна не скажет». Вернулся офицер и доложил, что среди арестованных по подозрению в шпионаже нет евреев, только цыгане и румыны. «И цыган не хотите? Нет? Жаль». И чем, скажите на милость, в таком отношения к евреям и цыганам некоторые русские офицеры времен Первой мировой войны отличались от немецких эпохи Второй мировой войны? Разве что тем, что последние уничтожение евреев и цыган осуществляли в рамках официально провозглашённой государственной политики нацистской Германии и, соответственно, поставили геноцид этих народов уже на промышленный поток в газовых камерах и печах крематориев своих многочисленных концентрационных лагерей смерти. Но, вместе с тем, бесчеловечность будущей большевистской империи, как мы видим, по сути, уже таилась в чреве царской России.

Удивительную жестокость в годы Гражданской войны продемонстрировали «доблестные» воины Добровольческой армии (такое обобщенное название получило оперативное объединение белогвардейских войск на юге России в 1917–1920 гг.). Множество еврейских погромов на Украине осенью 1919 г., а также зимой 1919–1920 гг. было делом рук именно этой армии. Так, 22–27 сентября 1919 г. в Фастове казаки терской бригады Добровольческой армии стали убивать, насиловать, грабить и глумиться над религиозными чувствами евреев. Ворвавшись в синагогу во время Йом-Кипура, они избили молящихся там людей, изнасиловали женщин и разорвали свитки Торы. Погибло более 1300 ни в чём неповинных людей. Практически в каждом занятом белогвардейцами населенном пункте (за исключением тех крупных городов, где находились иностранные представительства) все еврейское население подвергалось систематическому ограблению, причем в ряде мест грабежи повторялись многократно. Так, в Черкассах каждый дом грабили в среднем семь раз, в Томашполе (Подольская губерния) — три-четыре раза, в Хороле (Полтавская губерния) — десятки раз.

В декабре 1919 г. — марте 1920 г. при отступлении Белой армии с Украины погромы приобрели особенно ожесточенный характер. В декабре 1919 г. в местечке Смела погром, продолжавшийся два часа, унес жизни 107 евреев, в местечке Александровка (Киевская губерния) погибли 48 человек, в Мясткове (Подольская губерния) — 44 человек. Воевавшие под знаменем Добровольческой армии погромщики насиловали еврейских женщин, от 12-летних девочек до 75-летних старух, не брезгуя даже больными тифом. За пределами Украины белогвардейцы устроили погромы в 11 населенных пунктах. Так, во время рейда кавалерийского отряда генерала Константина Константиновича Мамонтова (1869–1920) по тылам Красной армии (август-сентябрь 1919 г.) погромы произошли в Балашове (Саратовская губерния), Белгороде (Курская губерния), Ельце (Орловская губерния), в Козлове (Тамбовская губерния), где из тысячи евреев более ста было убито. Как вспоминал об этом изверге в генеральских погонах один из вождей Белого движения генерал-лейтенант Петр Николаевич Врангель (1878–1928), «я уже докладывал главнокомандующему, что доколе во главе конницы будет стоять генерал Мамонтов, конница будет уклоняться от боя и заниматься только грабежом». Врангель явно погрешил против истины, поскольку оставил за рамками доклада бесчисленные и жестокие убийства, зверства и изнасилования мирного и несчастного еврейского населения бывшей империи.

Заметим: вместо того, чтобы сплотить свои ряды против страшного, жестокого, многочисленного и хорошо оснащённого противника, высоко вознести благородное знамя Белого дела и сражаться, сражаться не щадя живота своего за святые национальные ценности, попранные и поруганные большевиками на территории бывшей императорской России, белогвардейцы убивали, измывались, насиловали и грабили беззащитное еврейское население разрушенной державы. Причём эту жестокость не могли умерить ни аристократическое воспитание, ни блестящее образование лучших представителей кадрового офицерства, ни благородство и возвышенность Белого движения, ни понимание его вождей, к каким плачевным результатам эта жестокость и бездушность в конце концов приведёт. И привело. О таком крайне прискорбном порядке вещей поведал, например, А.И. Солженицын. В частности, описывая становление и упрочение лагерной империи, он отметил, что «управляют лагерной жизнью отчасти — белогвардейцы!… Но кому заниматься всей внутренней организацией, кому вести Адмчасть, кто будут ротные и отделённые?… Это лучше всего смогли бы бывшие военные. А какие ж тут военные, если не белые офицеры? Так… складывается соловецкое сотрудничество чекистов и белогвардейцев… Положено: заключённым самоконтролироваться (самоугнетаться). И кому ж тут лучше поручить? А вечным офицерам, «военным косточкам» — ну как не взять организацию хоть и лагерной жизни (лагерного угнетения) в свои руки?». И взяли. Причина налицо: царские офицеры — часть народа бывшей Российской империи. И именно на этой, «лагерной» стезе, они, как никогда ранее в истории, со своим народом и сблизились. Представляется, что в эти смутные времена навсегда канул в историческую бездну знаменитый символ веры российского офицерства «Богу — душу, жизнь — Отечеству, сердце — женщине, честь — никому!». Как образно заметил кто-то из современников той эпохи, «Россия взволчилась». А озверев, стала поедать самое себя.

Один из наиболее выдающихся офицеров Белой гвардии, генерал-майор Михаил Гордеевич Дроздовский (1881–1919), писал об это времени: «А в общем — страшная вещь гражданская война; какое озверение вносит в нравы; какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца; жутки наши жестокие расправы,