Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

не «сионист Юрковский», а большевик Юровский. Сионисты преследовали, как Вам, очевидно, неизвестно, совсем иные цели — создание еврейского государства в Палестине… Дело даже не в логике «Майн Кампф» о наследственном национальном грехе (хотя, если мой отец сидел за «грех Юрковского», тогда Ваши личные беды, выходит, — плата за раздел Польши, унижение «инородцев», еврейские погромы и прочее)». Думается, что сам того не ведая, но в пылу обидной для него полемики, Эйдельман оказался прав. На всём протяжении исторического времени вырисовывается некая закономерность: преследования и репрессии, оскорбления и погромы слабых и малых, как правило, не проходят бесследно для судьбы того народа, который ничтоже сумняшеся все эти бесчинства воплощал в жизнь. Кто знает: может быть так Бог наказывает провинившиеся народы…

В известной степени такой же позиции придерживается и английский историк Пол Джонсон, заметивший, что «антисемитизм растлевает народ и общество, которыми он овладевает. Он растлевал доминиканского монаха столь же успешно, как и алчного короля. Он превратил нацистское государство в навозную кучу. Но нигде его растлевающее действие не было таким явным, как в России». Надо думать, что психика многих представителей российского еврейства в итоге бесконечных преследований претерпела столь необратимые и разрушительные процессы, что следствием возникшего в результате опустошения души не могло быть ничего иного, чем безумные акты садизма и эксцессы изуверства, проявленные ими в процессе работы в репрессивных органах «диктатуры пролетариата». Преступления революции, таким образом, были окрашены во все цвета радуги этнического состава империи. Именно целенаправленная шовинистическая политика царского правительства — подлинная причина нравственного падения, которое было свойственно извергам того или иного этнического происхождения, чрезвычайно жестоко пытавших ни в чём неповинных людей, руководивших кровавыми карательными операциями и возглавлявших военные экспедиции, несущие смерть и разрушения многострадальному населению России.

Не может быть оправдания жестокости, чем бы она ни объяснялась, но проанализировать причины оной необходимо, дабы избежать реанимации трагического прошлого в будущем. Итак, причины взаимной ненависти в среде российского народа следует искать не в этническом происхождении изверга, а в природе самого изуверства. Не понимая корней этой патологии, её невозможно излечить. А патология сия — налицо. Моральное разложение государственной власти империи стало катализатором морального разложения её населения. Специфика любой государственной власти — в особой магии воздействия на души своих граждан и подданных. И классовая ненависть, этническая нетерпимость, расовое превосходство как часть государственной политики отнюдь не исключение, наиболее яркой иллюстрацией чего может послужить, например, история нацистской Германии.

Приведенное — вполне убедительное основание для самого важного предостережения любой партии власти в многонациональном государстве: будьте максимально уважительны к достоинству, свободе и правам каждого человека вне зависимости от его этнического происхождения, вероисповедания и языка общения!!!

Высокое призвание главы любого государства должно заключаться в максимальном подавлении инстинктивного стремления одной части населения унижать, оскорблять, убивать другую, более слабую и незащищённую, тем более что никогда нельзя исключать, что в числе жертв в одно несчастливое мгновение может оказаться и сам глава государства, его семья, друзья и близкие родственники. Царствующие особы Великобритании в отличие от династии Романовых это вовремя осознали, потому и сохранили страну и свой род. Правители, если они хотят быть лидерами нации, должны отличать народ от всякого рода люмпенизированного населения, которое в любой момент может сыграть роль разрушителя своей нации, национальной культуры, державы. В связи с этим обстоятельством напрашивается вопрос о том, какие мотивы, потребности и страсти своего народа должен выражать глава государства и на какие подвиги он вправе поднимать нацию. Как бы предвосхищая этот вопрос, Наполеон в своё время писал: «Произнося слово «народ», я имею в виду нацию, потому что я никогда не покровительствую тем, кого многие называют народом, — всякому сброду». Очевидно, что горьковская «чернь» сродни наполеоновскому «сброду» в том только смысле, что в государственной деятельности нужно уметь отличать низменные страсти толпы от национальных интересов народа. Безусловно, способность провести грань между первым и вторым разительно отличала Наполеона I от Николая II. Потому первый вошёл в историю как её драматический творец, а второй — как её трагическая жертва.

Оценивая в итоге подоплёку тех эксцессов, на которые так горестно сетовали Л.Н. Толстой, В.Г. Короленко, А.Ф. Кони и другие выдающиеся представители российской интеллигенции, приходишь к выводу, что дело не в личных человеческих качествах главы государства. Проблема гораздо глубже: она в господствующей традиции государственного правления, в том, какой метод воздействия на мотивацию людей оказывается наиболее адекватным их менталитету, наиболее эффективным в практике управления именно этим, а не другим населением, а посему и наиболее заманчивым для использования в большой политической игре.

В российской общественной мысли XIX века широкое распространение получило мнение, что российский народ — народ не государственный и не имеет никакого желания участвовать во власти, в управлении государством, ему совершенно чужды западные свободы, он себя чувствует совершенно свободным под отеческой рукой царя-самодержца. История народа по-своему подтвердила это наблюдение, поскольку он с готовностью сменил патриархальную длань российского самодержца на «ежовые рукавицы» большевистских вождей, а вслед за таковыми на авторитарные ухватки их постсоветских преемников. Иными словами, меняясь по форме, тип государственного режима оставался неизменным ровно в той мере, в какой оставался неизменным менталитет обитателей Российской (большевистской) империи. В частности, именно менталитет советского народа, как уже упоминалось выше, предопределил несуразность бытия некоторых бывших республик СССР, а ныне суверенных государств. Менталитет народа — ключ к железобетонной преемственности авторитарной власти на всём протяжении её имперской и постимперской истории. Как справедливо заметил по сему поводу историк Ю.Н. Афанасьев: «Тип этой власти не изменится в ходе формирования имперских структур при Петре I, он сохранится и тогда, когда диктатуру царя сменит ленинская и сталинская «диктатура пролетариата». Эти же монгольские очертания Московии просматриваются и в действиях по становлению диктатуры закона Путина». Это обстоятельство неприятно осознавать, но это тот факт, с которым нельзя не считаться и без учёта которого ровным счётом ничего в нашей трагической истории понять будет невозможно.

При этом следует заметить: не стоит искать объяснение зависимости государственного режима империи от менталитета населения в любви последнего к своим правителям. В частности, своё отношение к монарху, дворянству и белому офицерству народ наглядно продемонстрировал во время Гражданской войны. Относительно большевиков следует отчасти согласиться с Н.А. Бердяевым, который писал, что «русский народ в огромной массе своей терпеть не может большевиков, но он находится в большевистском состоянии, во лжи». В действительности, в лице большевиков население Российской империи терпеть не могло друг друга. Но именно в большевистском царстве оно обрело наиболее адекватную форму выражения своих чувств. Большевизм, таким образом, стал наиболее приемлемой формой повседневного бытия подданных Российской (большевистской) империи. Историческая судьба последней же свидетельствует: безумный тоталитаризм в ней, по сути, вырос из бездумного бытия большинства её подданных, заметим, при всей их несомненной изначальной религиозности. Но это именно та религиозность, которая никоим образом не стала препятствием на пути неимоверной жестокости по отношению друг к другу.

Именно в силу этих причин воинственное невежество населения империи, как только оно оказалось предоставленным самому себе сразу же после падения монархии, мгновенно