Канал имени Москвы. Университет - Роман Канушкин

Чудовище быстро, не прекращая издавать трескучие звуки, волокло девушку вдоль станции. За широкой колонной под наброшенным одеялом что-то лежало. Или кто-то. Ева вдруг поняла, что это ещё одна смерть. Вот по мере приближения к колонне наспех сооружённый алтарь открылся полностью. Алёшка стоял там, даже не обернувшись на звук шагов, смотрел сквозь стеклянную стену на кипящий неистовый багрянец полной луны.

– Ты?! – чуть не задохнувшись от боли, выкрикнула Ева.

Алёшка не повернул к ней головы. Голос его был спокойным и каким-то отсутствующим:

– Я просил её взять эликсир для нас. Выкрасть у Петропавла. Я просил об этом Лидию. Но нашей любви она предпочла верность Университету и этому сумасшедшему старику, которому эликсир даже и не нужен.

– Предатель! – закричала Ева.

Алёшка посмотрел на неё с удивлением:

– О чём ты? Я никого не предавал. Я вернувшийся воин и следовал чётко разработанному плану. Только никто в этом самодовольном Университете даже не мог представить подобного.

– Ты предал нашу дружбу, – бросила ему в лицо Ева.

– Вовсе нет, – он пожал плечами. Его глаза были совершенно холодными, чужими, – как она могла так ошибаться?! – Здесь нет ничего личного, Ева. На твоём месте мог оказаться кто угодно. Мне необходимо оживить эликсир, и я сделаю это. Прости, ты мне даже нравилась. Возможно, мне будет не хватать наших бесед.

– Лживый, насквозь лживый…

– Прекрати. – Он поморщился и мягкой походкой двинулся им навстречу. По пути бросил: – Остановись, Горх, там. Надо дождаться появления луча.

– Куда делась твоя хромота? – горько спросила Ева. – И заикание?

– А-а, это? – откликнулся он. Ни насмешки, вообще никаких эмоций. – А их и не было никогда. Как увечья руки. Но кому дело до хромого и увечного? Так, иногда пожалеть если. Меня даже перестали замечать. Как вещь. Посмеивались. Это помогло мне быть везде. Хромой Алёшка был прекрасной одеждой.

– Значит… это ты был тайным возлюбленным Лидии?

– Я следил за тобой. Ты о многом догадалась, Ева. Мне правда жаль того, что сейчас произойдёт.

– Она любила тебя. И оставила тебе череп Горха. И вот как ты распорядился вашей любовью.

Он посмотрел на неё, склонив голову, и впервые в его голосе прозвучали слабые нотки сожаления:

– Ничего ты не знаешь. Я любил её больше всего на свете. Мы собирались бежать вместе. Но она предпочла погибнуть за Университет. И меня ждала та же участь. Наша любовь умерла вместе с нами. Но я сумел вернуться. Другим. Хромой Алёшка… Одинокий во всём этом мире. И целью моей стал эликсир.

Ева вдруг странно усмехнулась:

– Уверен, что такого тебя она смогла бы полюбить?

На её усмешку он никак не отреагировал, а голос его снова стал ровным.

– Что теперь об этом говорить? – сказал он. Ни оправданий, ни сожаления.

– Кое о чём можно было бы, – Ева снова усмехнулась. И вдруг с требовательной настойчивостью, хоть и мягко, произнесла: – Горх, отпусти меня!

И мощные, с когтями и перепонками пальцы чудовища на её плечах так же внезапно разжались.

– Горх?! – Лёгкое удивление на его лице тут же сменилось снисходительной улыбкой. – Даже тебя сумела очаровать юная красотка? С монстрами такое случается… Разве я разрешил отпускать её?!

Чудовище словно виновато и почему-то раздражённо мотнуло мордой и замерло. Никаких трескуче-пустотных звуков. Тот, кого называли хромым Алёшкой, расценил это на свой лад.

– Ладно, пусть стоит, – позволил он. – Теперь уже без разницы. Вот и луч.

Это было похоже на огни дальнего маяка, потерявшего свой ориентир. Пятно света, как трость в руках слепого, двигалось зигзагами по тёмным склонам Воробьёвых гор. Сползло к реке, поймав свинцово-пенные барашки, прочертило набережную, занятую гидами, пробежалось в незрячем поиске по Метромосту. Снаружи послышалось завывание ветра, которого только что не было.

– Всё повторяется, как в тот день, – тихо произнёс он. – Как в ту ночь… Только ничего не повторяется дважды. Смотри.

Пятно света, будто среагировав на эти слова, отвернуло от прозрачных стен станции и устремилось вверх, уплотняясь, сжимаясь. Луч, вырвавшийся из окна гостиницы «Украина», сверкающей нитью прочертил ночное небо, разрезав диск полной луны ровно посередине. Что-то пульсировало внутри луча, набухало, а потом цвет его стал меняться. Медленно заструились внутри багряные пятнышки, как будто луч впитывал в себя кипящие брызги лунного света, наполнялся ими, отравляя свою смертоносную природу для чего-то, что должно было сегодня произойти впервые. Ударив ровно в шпиль Университета, луч преломился, отражаясь от него, и пополз по Метромосту, не причиняя тому видимого вреда. Однако больше он не напоминал трость слепого, скорее ищейку, взявшую верный след.

– Какая тайная красота, – прошептал тот, кого считали хромым Алёшкой. – Сегодня этот луч уйдёт очень далеко: Оракул – старцы монастыря собрались все вместе. Уйдёт намного дальше Пирогово и моста, где сейчас ждёт их Учитель, – он усмехнулся, – твой Фёдор. Думала, я не знаю? Это всё не важно, Ева, я на тебя не в обиде. Окно триста семнадцать – такая же тайна, как и ты. Как и старцы Перервинского монастыря, как и миры, что лежат за всем этим. И всё связал, соединил эликсир.

Его глаза лихорадочно заблестели, хоть, возможно, это в них играли отсветы приближающегося луча. Всё-таки Ева подумала, что это единственное оставшееся в нём от прежнего Алёшки – поглощённость, заворожённость неведомым. А потом она подумала, что никакого прежнего Алёшки никогда не существовало.

– Это предназначено не для тебя, – с тёмной тяжестью, сделавшей голос сиплым и низким, почти грудным, произнесла Ева. – Все эти убийства, столько смертей…

– Луч рядом, Ева. Скоро всё закончится.

– Ты прав, – откликнулась девушка. – Узнаёшь, что это?

Она показывала ему ключ Фёдора на длинной тесёмке, безделицу для новобрачных. Только сейчас Ева уже знала, насколько не случайно эта вещь оказалась у неё в рюкзаке. Всё окончательно встало на свои места.

– Ключ? – Он равнодушно пожал плечами. – Я давно догадался, что дело не в нём. Ключ – это ты сама.

– Правильно догадался, – согласилась Ева. – Но кое-что очень важное всё же упустил из виду.

– О чём ты? – Он поглядел на неё с полным безразличием: ни сочувствия, ни вины, ни даже простого сожаления. И от этого девушка ещё раз подумала, как же она смогла так ошибиться.

Всё же Ева сказала:

– Отступись, и будешь спасён. Я ещё могу помочь.

– Полагаешь, из нас двоих я нуждаюсь в помощи? – теперь он посмотрел на неё с искренним удивлением. – Как считаешь, если б меня интересовала жизнь в клетке у Петропавла, я стоял бы сейчас здесь? Но за благородное предложение спасибо.