Грядущая буря - Брэндон Сандерсон

На суровом лице Кэтрин тоже была улыбка. Это был плохой знак.

– Вот, – сказала женщина, протягивая деревянную чашку с прозрачной жидкостью. Пришло время дневной дозы корня вилочника.

Эгвейн поморщилась, но взяла чашку и выпила содержимое. Она вытерла рот носовым платком и начала идти по коридору.

– Куда это ты собралась? – спросила Кэтрин.

Самодовольство, звучавшее в ее голосе, заставило Эгвейн остановиться. Она повернулась, нахмурившись.

– Мое следующее занятие…

– У тебя больше не будет уроков, – ответила Кэтрин. – По крайней мере, таких, как раньше. Все согласны, что, для послушницы, твои навыки в плетениях производят впечатление.

Эгвейн нахмурилась. Может, они собирались снова возвести её в Принятые? Она сомневалась, что Элайда даст ей больше свободы, и она редко находилась в своей комнате, поэтому более просторная комната ей была не нужна.

– Нет, – сказала Кэтрин, лениво играя бахромой своей шали. – Было решено, что тебе стоит научиться смирению. Амерлин слышала о твоём глупом нежелании делать реверанс перед сёстрами. Она считает это символом твоего непокорства, и поэтому твоё обучение примет другую форму.

На мгновение Эгвейн овладел страх.

– Какую форму? – спросила девушка, сохраняя тон голоса ровным.

– Хозяйственные работы,- ответила Кэтрин.

– Я и так выполняю хозяйственные работы, как все послушницы.

– Ты не поняла меня, – сказала Кэтрин. – С настоящего момента всё, что ты будешь делать – это работать. Ты должна немедленно отправиться на кухню – дневное время ты будешь проводить, работая там. По вечерам ты будешь драить полы. По утрам – работать в саду, в полном распоряжении главного садовника.

– В этом будет состоять твоя жизнь, одни и те же три задания каждый день – по пять часов на каждое – до тех пор, пока ты не отбросишь свою глупую гордость и не научишься кланяться перед теми, кто выше тебя.

Это был конец свободы Эгвейн, даже той немногой, которая у нее была. Глаза Кэтрин были переполнены ликованием.

– А! Ты поняла, – продолжила Кэтрин. – Больше никаких посещений сестёр, пустой траты их времени на обучение плетениям, которые ты и так уже освоила. Никаких послаблений, вместо этого ты теперь будешь работать. Что скажешь?

Но не сложность работы так расстроила Эгвейн – её не беспокоила работа, которую она выполняла каждый день. Угнетало отсутствие контакта с другими сёстрами. Как без этого ей воссоединить Белую Башню? Свет! Это было катастрофой.

Стиснув зубы, она подавила чувства. Она встретилась взглядом с Кэтрин и ответила:

– Отлично. Идем.

Кэтрин захлопала глазами. Очевидно, она ожидала вспышки гнева или, как минимум, возражений. Но для этого было неподходящее время. Эгвейн отправилась на кухню, оставив покои Белых позади. Она не могла позволить им узнать, насколько эффективным было это наказание.

Пройдя по похожим на пещеры внутренним коридорам Башни, в которых были установлены сдвоенные лампы, высокие и извилистые, словно головы змей, извергающие узкие языки пламени к каменному потолку, девушка справилась с паникой. Она может справиться. Она справится. Они не сломают её.

Может быть, она должна поработать несколько дней, а потом притвориться, что смирилась. Следует ли ей делать реверанс, как того требует Элайда? Это было нетрудно. Один реверанс, и она сможет вернуться к более важной работе.

«Нет,- решила она. – Нет, на этом не закончится. Я проиграю, едва сделаю первый реверанс». Уступить – значит показать Элайде, что Эгвейн можно сломать. Реверансы станут началом поражения. Вскоре после этого Элайда решит, что Эгвейн должна выражать почтение в разговоре с Айз Седай. Лже-Амерлин отправит Эгвейн обратно на работы, зная, что это уже помогло. И тогда Эгвейн снова прогнётся? Сколько пройдёт времени прежде, чем вся убедительность, которой она добилась, забудется, затоптанная в плитки коридоров Белой Башни?

Она не может уступить. Телесные наказания не изменили её поведения, работы тоже не изменят.

Три часа работы на кухне не улучшили настроения. Ларас, пышнотелая Госпожа Кухонь, поручила Эгвейн отчистить один из похожих на духовку очагов. Это была грязная работа, не способствующая размышлениям. Кроме того, иного выхода из ситуации всё равно не было.

Стоя на коленях, Эгвейн подняла руку и вытерла лоб. Рука оказалась покрыта сажей. Эгвейн тихо вздохнула, её рот и нос были закрыты влажной тряпкой, чтобы защитить их от пепла. Её дыхание было жарким и тяжелым, а кожа – липкой от пота. Капли, стекавшие с её лица, были испачканы чёрной сажей. Сквозь тряпку она чувствовала тяжелый, раздражающий запах пепла, многократно пережженного в этой печи.

Очаг представлял собой большую прямоугольную конструкцию, сложенную из обожжённого красного кирпича. Он был открыт с обеих сторон, и места в нём было больше, чем достаточно, чтобы заползти внутрь – что Эгвейн и приходилось делать. На внутренней поверхности дымохода и камина образовалась тёмная корка, и ее нужно было отскоблить, пока она не засорила трубу или не отвалились, упав прямо в пищу. Снаружи, из обеденного зала, Эгвейн слышала голоса болтавших друг с другом и смеявшихся Кэтрин и Лирен. Красные периодически заглядывали внутрь, чтобы ее проверить, но настоящим надзирателем была Ларас, которая драила горшки на другой стороне комнаты.

Перед работой Эгвейн переоделась в другую одежду. Некогда белая, она многократно использовалась очищавшими очаги послушницами, и сажа впиталась в нити. Платье было покрыто серыми пятнами, как тенями.

Она потёрла спину, снова встала на четвереньки и заползла глубже в очаг. С помощью маленького деревянного скребка она отскабливала комья сажи из швов между кирпичей, потом собирала их в латунное ведро, края которого стали бело-серыми от покрывавшего их пепла. Первым её заданием было выгрести весь пепел и собрать его в вёдра. Её руки так почёрнели, что она опасалась, что даже самые активные попытки их оттереть не увенчаются успехом. Колени болели и казались странным дополнением зада, который по-прежнему страдал от регулярной утренней порки.

Она продолжила отскабливать почерневшую часть кирпича, при слабом освещёнии от фонаря, который она оставила в углу очага. Ее подмывало воспользоваться Единой Силой, но Красные, стоявшие снаружи, почувствовали бы это; кроме того, она выяснила, что её дневная доза корня вилочника была необычно сильной, не оставив ей возможности направить и струйку. На самом деле, доза была настолько велика, что Эгвейн стала сонной, от чего работа была ещё труднее.

И такой будет её дальнейшая жизнь? Запертая внутри очага, скоблящая кирпичи, которые никто даже не видит, отрезанная от всего мира? Она не может сопротивляться Элайде, если о ней все забудут. Девушка тихонько кашлянула, звук эхом разнёсся по очагу.

Ей нужен был план. Похоже, единственной возможностью было использовать сестёр, которые пытались вычислить Чёрных Айя. Но как с ними увидеться? Без уроков у сёстер у нее не было никакой возможности избавиться от опеки Красных, посещая другие Айя. Может ли она как-нибудь ускользнуть во время работы? Если её отсутствие обнаружится, она, наверное, окажется в ещё худшей ситуации.