Парижские тайны царской охранки - Валериан Агафонов

России и тому подобное, так как он уже жил там раньше четыре года и известен как хороший партийный работник.

Заведующий заграничной агентурой, докладывая об этом Департаменту полиции, присовокуплял, что удовлетворение ходатайства «Пермяка» являлось бы желательным, так как пребывание его в Париже бесполезно.

Ввиду сего Департамент полиции 4 апреля 1911 года распорядился, чтобы заграничная агентура прекратила с «Пермяком» дальнейшие сношения, обеспечила бы материально выезд его из Парижа, но отнюдь не входила бы с ним в какие-либо соглашения о необходимости его поездки в Америку, от которой Департамент никакой пользы не усматривает.

20 сентября 1911 года заведующий заграничной агентурой представил документ, в котором социалист-революционер Алексей Бессель сообщал одному из своих единомышленников между прочим следующее: «Скажите Я., что есть сведения о том, что фотограф где-то и когда-то обвинялся в провокации. Пусть он напишет мне его настоящую фамилию — он должен знать. Я навожу справки».

По объяснению надворного советника Красильникова, «фотограф» есть «Пермяк», который поставлен в известность о возникших, как видно из письма, относительно его подозрений.

Ввиду сего Департамент полиции 30 сентября 1912 года предложил заведующему заграничной агентурой при сношениях с «Пермяком» соблюдать особую осторожность.

Ежемесячное содержание «Пермяка» составляло до сентября 1911 года — 400 франков, с сентября 1911 года до июля 1912 года — 500 франков и с июля до апреля 1913 года — 550 франков.

Кроме того, ему выдано за служебные командировки в 1912 году в январе — 300 франков, в феврале — 500 франков, в апреле — 600 франков, в июле — 120 франков, в августе — 50 франков, в ноябре — 160 франков, в феврале 1913 года — 275 франков и на переезд в другой город в августе 1912 года — 500 франков.

Самым лучшим средством для того, чтобы потушить зародившиеся подозрения в провокаторстве, у жандармов всегда считался перевод секретного сотрудника в другой город. К этому приему и прибегнул Красильников по отношению к Бротману.

2 июля /11 августа 1913 года Красильников сообщает в Департамент полиции Броецкому следующее: «В апреле 1911 года «Пермяк» был командирован в Италию, а именно в Кави-ди-Лаванья, где прожил более года. За это время он освещал в достаточной степени всю русскую эмигрантскую колонию, которая представляла собой значительный интерес… Помимо сведений обо всех лицах «Пермяк» нашел возможным представить фотографические снимки многих из них. Неосторожное обращение с этими снимками в одном из розыскных органов империи имело своим последствием то, что в окружающей «Пермяка» среде стали подозревать его в сношениях с охраной, и только благодаря случайности ему удалось себя реабилитировать. Тем не менее его дальнейшее пребывание в Италии становилось невозможным, и он вынужден был переменить местожительство. Таковыми ему были указаны сперва Брюссель, а затем Антверпен, где он находится по настоящее время, освещая деятельность живущих там Виктора Военного, «Медведя» и других, а также некоторых эсеров, проживающих в Кави, с которыми у него установлены дружеские отношения, поддерживаемые до сих пор. Докладывая об изложенном Вашему Превосходительству, имею честь почтительнейше добавить, что «Пермяк» теперь вполне заслуживает удовлетворения его ходатайства о выдаче ему ссуды в размере 2000 рублей — с погашением таковой в течение годового срока».

Здесь нужно отметить, что благодаря этим фотографическим неудачам Бротмана против него в среде русских эмигрантов в Италии снова возродились подозрения, снова начал возиться в нем Бурцев, еще недавно в печати совершенно реабилитировавший его. Снова надо менять местожительство; в Антверпене Бротман не засиделся и оттуда ему пришлось перекочевать в Лондон, где его и застает расследование нашей парижской Комиссии и допрос Сватикова в Лондоне.

С именем провокатора Бротмана связан один характерный эпизод изложить который мы предоставляем перу самого Красильникова:

«Сотрудник заграничной агентуры «Ниель», он же «Пермяк», — докладывает 25 июня/8 июля 1913 года Красильников Департаменту полиции, — обратился ко мне с просьбой следующего содержания. В городе Аксто-фе Елизаветпольской губернии проживал брат его Давид Гершов Бротман с семьей, состоящей из жены и трех малолетних детей, старшему из коих мальчику — 11 лет, девочке — 8 лет и мальчику — 3–5 лет. В Акстофе у Давида Бротмана была своя аптека. Приблизительно 12 месяцев тому назад Давид Бротман умер, а так как жена его не вполне нормальна, то родители умершего решили взять детей себе на воспитание, но препятствием этому является происхождение детей, не имеющих право, как евреи, повсеместного в России жительства. Старики Бротманы живут в городе Уфе, отца зовут Герш Хаимов Бротман, мать — Хая-Гильда. Сотрудник «Ни-ель» просит, не представится ли возможным малолетним детям его умершего брата поселиться в г. Уфе при его стариках-родителях, прося о последующем распоряжении не отказать в уведомлении…».

На полях карандашом написано вероятно директором Департамента: «Есть дела по подобным просьбам. Прошу дать». Ходатайства Бротмана и Красильникова были удовлетворены членом Совета Министров тайным советником Кондоиди 25 июня 1913 года…

Не только для провокаторов, но даже и для разных родственников их, антисемитское царское правительство соглашалось отменять и черту оседлости.

Бряндинский Матвей Иванович, из потомственных почетных граждан г. Казани, родился в 1879 году, бывший учитель. Бряндинский был выслан в 1907 году под гласный надзор полиции в Нарымский край Томской губернии на два года, оттуда в том же году скрылся; вторично был выслан в Томскую губернию на три года с 28 апреля 1908 года и снова скрылся в 1909 году. Состоял секретным сотрудником московского охранного отделения с апреля 1909 до мая 1912 года под кличкой «Вяткин» или «Кропоткин». Обслуживал по выражению жандармского полковника Заварзина «верхи Российской социал-демократической рабочей партии». В докладе от 26 декабря 1913 года директору Департамента полиции Белецкому, опубликованном В. Л. Бурцевым, Бряндинский сообщает между прочим следующее: «…Я был районным организатором и секретарем Московского городского комитета и дал за это время материал, послуживший главным фундаментом обвинений на большом социал-демократическом процессе, разбиравшемся в Москве осенью 1912 года, когда из 33 обвинявшихся не было ни одного оправданного, и громадное большинство получило каторжные работы на разные сроки как члены комитетов Московского городского и Московского окружного. Мною также были даны указания, по которым взяты: вполне оборудованная типография с отпечатанными номерами подпольной газеты и паспортное бюро с массой бланков, печатей и штемпелей. В этот же период мне удалось собрать и дать сведения о преподавании, внутренних распорядках и личности большинства учеников Первой партийной школы для подготовки ра-ботников-профессионалов, устроенной на острове Капри Горьким, Богдановым и Луначарским…». Затем Бряндинский как «технический член ц. к.» заведывал общепартийным бюро, объезжал членов ц. к. и извещал их «о времени и месте пленарных заседаний ц. к.». Таким путем все в партии с.-д. было в руках Бряндинского, а следовательно и Департамента полиции. Бряндинскому ц. к. также поручает «заведовать общепартийным транспортом либеральной литературы из-за границы в Россию и рассылать ее по местным организациям». «Благодаря близости к ц. к., — с гордостью заявляет Бряндинский, — я старался парализовать те начинания ц. к., о которых я мог знать и к которым имел доступ…». Благодаря указаниям Бряндинского арестовано несколько членов ц. к., захвачен в Москве исполнительный орган центрального комитета, прослежены в России «остатки или зародыши организаций», в которых начали было работать ученики партийной школы, устроенной Лениным около Парижа, арестован Алексей Росков, «несменяемый член нескольких составов ц. к.», «указаны петербургские, московские и тифлисские делегаты, имевшие возможность поехать на беспартийную конференцию, которая состоялась б января 1912 года. Громадные средства, затраченные партией на доставку нелегальной литературы в Россию, пропали даром, так как она или гнила на границе, или же доставлялась в петербургское или московское охранные отделения и лишь самая незначительная часть рассылалась по местам, причем адреса получателей служили путеводной нитью для раскрытия местных работников…, «если партия фактически не существовала, то в этом, — справедливо замечает Бряндинский, — и моя деятельность сыграла довольно значительную роль…», и за все это Бряндинский получал 150 рублей в месяц. В мае же 1912 года он был передан в ведение заграничной агентуры. В Париже Бряндинский жил на улице Клод-Бернар, 17. Письма, адресованные в заграничную агентуру, подписывал фамилией «Duperrier». Жалование платили ему в Париже 400 франков в месяц. В марте 1913 года Бряндинский уехал в Россию с тем, чтобы явиться к судебному следователю в Ярославле «по обвинению в поступлении в высшее учебное заведение по чужим документам». Приметы: рост два аршина пять вершков, глаза карие, волосы русые.