Гостья - Симона де Бовуар

– Теперь на какое-то время мы свободны, – сказал Жербер, принимая ту же позу. Однако он был заинтригован, он нравился и знал это, он даже очень нравился, но Пажес – это было бы лестно. – Я видел Пажес сегодня вечером, – сказал он через минуту. – Клянусь вам, не похоже было, что она желает мне добра.

– Как это? – спросила Элизабет.

– Она злилась, потому что я должен был ужинать с Франсуазой и Лабрусом.

– А-а, понимаю! – сказала Элизабет. – Эта девочка ревнива, как тигр; она действительно должна была вас ненавидеть, но это ничего не доказывает.

Элизабет молча нанесла карандашом несколько штрихов. Жерберу очень хотелось расспросить ее получше, однако ему не удавалось сформулировать ни одного вопроса, который не показался бы ему нескромным.

– Обременительно иметь в своей жизни такую маленькую особу, – заметила Элизабет, – несмотря на всю самоотверженность Франсуазы с Лабрусом, она наверняка тяготит их.

Жерберу вспомнился вечерний инцидент и добродушный тон Лабруса: «Эта девочка маленький тиран, но у нас есть защита».

Он прекрасно помнил лица и интонации людей, только не умел распознавать, что у них в голове; для него все оставалось четким, но непрозрачным, и ему не удавалось составить никакого определенного мнения. Он задумался. Ему представилась неожиданная возможность что-то разузнать.

– Я не очень понимаю, какие чувства они к ней испытывают, – сказал он.

– Вы же их знаете, – ответила Элизабет, – они так привязаны друг к другу, их отношения с людьми всегда неглубоки, или же это игра. – Она с чрезвычайно сосредоточенным видом склонилась над своим рисунком. – Для них забава иметь приемную дочь, однако я думаю, что отчасти это начинает им надоедать.

Жербер нерешительно заметил:

– Порой Лабрус смотрит на Пажес с таким вниманием и заботливостью.

Элизабет рассмеялась.

– Уж не воображаете ли вы, что Пьер влюблен в Пажес? – сказала Элизабет.

– Конечно нет, – отвечал Жербер. Его душил гнев, эта женщина была настоящей шлюхой, несмотря на свои манеры старшей сестры.

– Понаблюдайте за ней, – сказала Элизабет, снова став серьезной. – Я уверена в том, что говорю: вам стоит лишь пальцем пошевелить. – И добавила с нескрываемой насмешкой: – Правда, пальцем пришлось бы все-таки пошевелить.

В кабаре Доминики было так же пусто, как и в театре; представление проходило перед десятком завсегдатаев с похоронными лицами. Сердце Жербера сжалось, когда он укладывал в чемодан маленькую принцессу из клеенки; быть может, это был последний вечер. Завтра дождь серой пыли обрушится на Европу, затопив хрупких кукол, декорации, стойки бистро и все световые радуги, сиявшие на улицах Монпарнаса. Рука его задержалась на гладком холодном личике: настоящие похороны.

– Можно подумать, покойница, – заметила Пажес.

Жербер вздрогнул; Пажес завязывала под подбородком платок, глядя на застывшие тельца, лежавшие на дне коробки.

– Любезно с вашей стороны прийти сегодня вечером, – сказал он. – Когда вы здесь, все идет гораздо лучше.

– Но я же сказала, что приду, – удивленно и с достоинством произнесла она.

Ксавьер пришла как раз перед поднятием занавеса, и они и тремя словами не успели обмолвиться. Жербер бросил на нее торопливый взгляд; если бы только он нашел, что ей сказать, то с удовольствием задержал бы ее. В общем-то она была не такой уж устрашающей; с этим платком на голове она казалась даже толстощекой.

– Вы были в кино? – спросил он.

– Нет, – отвечала Ксавьер. Она теребила бахрому своего шарфа. – Это очень далеко.

Жербер рассмеялся.

– На такси все гораздо ближе.

– О! – со сведущим видом произнесла Ксавьер. – Я им не доверяю. – Она любезно улыбнулась. – Вы хорошо поужинали?

– Я ел окорок с красной фасолью, это было чудо, – с воодушевлением отвечал Жербер. Он смущенно умолк. – Но у вас ведь истории с едой вызывают отвращение.

Пажес вскинула брови, можно было подумать, что они нарисованы кисточкой, как на японской маске.

– Кто вам это сказал? Это глупая выдумка.

Жербер с удовлетворением отметил, что он становится психологом, ибо ему стало совершенно ясно, что Ксавьер все еще злится на Франсуазу с Лабрусом.

– Вы же не станете утверждать, что любите поесть? – со смехом сказал он.

– Это потому, что я блондинка, – с удрученным видом ответила Ксавьер. – Все считают меня возвышенной.

– Спорим, что вы не пойдете со мной есть гамбургер? – не задумываясь, сказал Жербер, ошеломленный своей смелостью.

Глаза Ксавьер весело блеснули.

– Спорим, что я съем один, – ответила она.

– Тогда пошли, – сказал Жербер. Он отодвинулся, пропуская ее. «Что я стану ей говорить?» – в тревоге задавался он вопросом. И все-таки он был отчасти горд: никто не смог бы сказать, что он и пальцем не пошевелил. Обычно его всегда опережали.

– Ах, как холодно! – сказала Пажес.

– Пошли в «Куполь», это в пяти минутах, – предложил Жербер.

Пажес с тоской огляделась.

– А ближе ничего нет?

– Гамбургер едят в «Куполь», – твердо сказал Жербер.

Так всегда бывало, этим милым женщинам то слишком холодно, то слишком жарко, они чересчур осторожны и требовательны, чтобы стать добрыми спутницами. К некоторым Жербер испытывал нежность, поскольку очень любил, чтобы его любили, однако это было непоправимо: он с ними скучал; если бы ему повезло быть педерастом, то он встречался бы только с мужчинами. Кроме того, если захочешь бросить женщину, это целое дело, особенно потому что он не любил заставлять страдать. В конце концов, они всё понимают, но не скоро, на это им требуется время. Анни как раз начинает понимать – это был третий раз, когда он, не предупредив, пропускал свидание. Жербер с нежностью взглянул на фасад «Куполи»; эти переливы огней, подобно джазовой мелодии, наполняя грустью, волновали его сердце.

– Вот видите, оказалось, совсем не так далеко, – сказал он.

– Это потому что у вас длинные ноги, – заметила Ксавьер, с одобрительным видом смерив его взглядом с головы до ног. – Мне нравятся люди, которые быстро ходят.

Прежде чем открыть дверь, Жербер повернулся к ней.

– Вам по-прежнему хочется съесть гамбургер? – спросил он.

Ксавьер заколебалась:

– По правде говоря, большого, очень большого, желания нет, в основном хочется пить.

Она взглянула на него с извиняющимся видом; с этими пухлыми щечками и детской челкой, выбившейся из-под платка, она и впрямь выглядела мило. Жерберу пришла смелая мысль.

– В таком случае, не лучше ли нам спуститься в дансинг? – спросил он, изобразив робкую улыбку, которая нередко ему удавалась. – Я преподам вам урок чечетки.