КРУК - Анна Бердичевская

Идеал поверхности – Плоскость.

Поверхность знает линию, потому что содержит ее. Но поверхность ничего не знает об Объеме.

Идеал объема – Сфера.

Поверхность узнает объем, когда напрягается и смыкается вокруг объема, образуя сферу.

Вот она, СИЛА-то, где проявляется! От напряжения поверхности вкруг объема. Силу отображают сильные глаголы: Напрячь! Сомкнуть! Но и в рисунке она, СИЛА, очевидна!

Все живое зарождается в Объеме и Силе, и живое заполняет Объем, и летит с ним по времени, как мячик с горки. Или лучше – дым по небу. Потому что жизнь – клубится! Клубится, прежде чем кристаллизуется в Истину. Это еще Андрей Рублев знал, он «аки дымомъ писахъ». И получал таким путем Кристаллы Истины – «Троицу» и «Спаса в силе».

Запомни это.

Идеалы Кристалла – Куб и Пирамида. Их отображение на плоскости – квадрат и треугольник. А у Сферы отображение – Круг. Квадрат, треугольник и круг – главные отображения Божьего мира на плоскости. Из них проистекают остальные.

Художнику дано творить чудо: отображать Объем на Поверхности – линиями на плоскости. Через это умение объем жизни целиком, ВЕСЬ И БЕЗ ПОТЕРЬ, помещается на плоскость, даже и с силой, и с временем, которое тоже есть энергия! Все вместе содержат любовь и жизнь…

Теперь важное для тебя, Илюша.

Икона – самое точное отображение на плоскости всех идеальных образов мира, открытых Богом человеку – Свет, Жизнь, Любовь. Потому что икона творюгой-живописцем совместно с Богом делается.

Ты, Илюша, когда-то умным мальчиком был и меня спросил, почему в иконе обратная перспектива. Я не знал. Теперь знаю.

Потому что все образы мира, все лучи не вдаль улетают, не в точку на мнимом горизонте, но стремятся вовнутрь смотрящего, в глаз и в сердце того, кто смотрит. В Божью точку наблюдателя. Проверь сам. Истина приходит и уходит, как свет, от точки к целому. А от Целого оно готово вернуться в Точку. Сделай и ты так, чтоб приходило и уходило. Чтоб было от кого и к кому. Это не трудно, когда окончательно захочешь.

Теперь вот что еще пойми, что я понял:

ОБРАЗ БОЛЬШЕ ПОНЯТИЯ. Как Истина больше Знаний.

Художник больше ученого-понимателя, ибо Понятие от человека, но Образ впрямую от Творца.

Понятие приблизительно, оно содержит лишь промежуточную догадку. Образ же содержит Истину всю целиком.

Но не надо отрицать и понятия. Если Образ суть Истина, то Понятие суть Подобие. Недаром сказано, что человек создан по образу и подобию Творца. Лишних слов тут нет.

Однако я стою за Образ. По мне – он исчерпывает ВСЕ, Образ полон всех смыслов. Потому я художник. А не пониматель.

Заканчиваю.

Объем знает напряжение и силу. Но ничего не знает о Времени.

Время (которое прямо сейчас) ничего не знает о Вечности.

Вечность ничего не знает о Конце Всего.

Начало вечности – точка.

То, у чего есть начало, имеет конец. Конец – это точка во времени.

Конец вечности – та же точка. Она ничего не помнит, ничего не говорит, она – завязь, она – почка. Она все содержит.

А Бог говорит Слово: Да будет свет!

И пошло-поехало:

Луч (линия) – выходит из точки. Линия делает поверхность, поверхность создает объем, объем порождает силу, время и жизнь. Что дальше – азъ, грешный, не знаю. Все вместе – условие жизни, а жизнь содержит Следующий, неведомый самой, Свет.

Но Точка содержит ВСЕ.

Она есть Альфа и Омега, начало и конец.

Вот еще о бессмертии.

Жизнь – это птица Феникс. Чтоб возродиться, нужно жизнь до точки дожить, чтоб ни перышка, ни косточки. Дотла. Иначе следующей жизни не получится. Дотерпеть до точки, до окончательной смерти – долг каждого человека. Ничего не поделаешь. Это точно. Недаром самоубийство – смертный грех.

Благословляю тебя, Илюша, и будь здоров.

Папа.

Когда «завтра» наступает, оказывается, что это уже «сегодня». Общеизвестный, но удивительный факт. Когда это происходит? Сознание не поспевает схватить.

Чанов встал в восемь. Он посмотрел в окно и огорчился: всю панораму, открывшуюся ему прошлым утром, закрыла белая завеса тумана, точно так же, как предыдущей ночью по дороге в Веве озеро и горы прятала черная тьма. Он огорчился не за себя, а за Соню: когда он ее сюда привезет, ей будет не понятно – зачем. Туман – он везде туман.

Кузьма натянул штаны и свитер, взял полотенце, спустился в садик, еще более влажный, чем накануне, как бы заплаканный, съел хурму, упавшую рядом с качелями. Пошел к воде, подумал с минуту, глядя на клубящийся туман. И, не спеша раздевшись догола, складывая одежду на влажный потемневший лежак, вошел по щиколотку в воду. Она казалась не такой уж холодной. Кузьма вздохнул, сильно оттолкнулся и ласточкой полетел… Сделал под водой десять сильных взмахов, вынырнул и… оказался в густом, беспросветном тумане… нос к носу – с лебедем. Лебедь был огромен. И смотрел красным глазом с высоты напряженно выпрямленной шеи. Лебедь заранее знал, чувствовал – кто-то большой и посторонний движется к нему под водой. Лебедь был готов отразить нападение. Он поднял крылья и заслонил полсвета. Вытянул шею вперед и, раскрыв клюв, зашипел.

Кузьма, хватанув воздуху, ушел под воду. Сердце его колотилось, как бывало в детстве, когда в Хмелево улепетывал от теленка, или клевачего петуха, или шипящего гуся… Снизу, из-под воды, он увидел, как быстро-быстро заработали лапы лебедя, птица гребла подальше от чужого, отвратительно голого водоплавающего. Кузьма всплыл, его обдали брызги, поднятые мощными крыльями, лебедь тяжко оторвался от воды и, шелестя, скрылся в тумане.

Кузьма остался один. Развернулся внутри точки, в которую попал, и понял, что не знает, где берег. Вода была абсолютно тихая, поверхность ее отражала туман и больше ничего. «Где все?» – задумался Кузьма, но думать было холодно, и он поплыл. Он ждал, что через десять гребков перед ним замаячит темная полоса берега. Ничего не замаячило. Сделал еще несколько гребков, потом снова повернулся и поплыл баттерфляем, выныривая и снова ухаясь в воду. «Может, я плыву вдоль берега?..» Кузьма опять поменял направление, поплыл брассом. Он не паниковал, он чувствовал, как в детстве у речки Незнайки, что кто-то видит его, несмотря на туман. И этот кто-то, про которого бабушка Тася сказала – Бог, – испытывает и наблюдает.

«Ну, хорошо», – подумал Кусенька и перевернулся на спину.

Он не чувствовал холода, вернее, холод был не важен. Он подумал о Соне, подумал о маме, подумал о Блюхере, как бы представил себе каждого из них там, где они сейчас есть, во внутренней, какой-то особой, его собственной системе координат. Ему открылось вполне реальное, безразмерное, но компактное пространство, в котором есть эти трое, и он тоже. Мама была как бы по правую руку от него, он увидел, как она стоит на кухне и смотрит в окно на Ленинский проспект. Кусенька сказал ей: «Мама, я здесь, с тобой». Потом увидел Блюхера, который тоже смотрел в открытое окно своего номера, и позвал: «Вася, куда это я подевался, сходи на берег, проверь-ка…» А Соня, как и сам Кузьма, пребывала в тумане, но в отличие от него волновалась, боялась чего-то, и он ей в самое ухо сказал: «Все будет хорошо, я тебя жду, скоро встретимся»…