Адская рулетка - Леонид Влодавец

— Я рассказываю, — строго повысил голос Лисов, — потому что вы, дураки, собрались туда идти. Конечно, без меня не пойдете, это ясно. До этого, условно говоря, «Черного камня», который вам занадобился, идти недалеко. Всего километров пять, если напрямки, по тропам — восемь. Но напрямки до него никто не доходил, а по тропам — только дед Парамон с этими энкавэдэшниками, дед Кислов по пьяной лавочке да я, когда однажды Кислова искал. Без меня вы только на тот свет попадете. Но и со мной никакой гарантии не будет. Тут никаких гарантий вообще нет. Уловил? То есть ежели не станешь соблюдать кое-какие правила, то пропадешь наверняка, а если будешь соблюдать, то, может быть, и не пропадешь. Но можешь и пропасть, вот так. Лучше слушай и наматывай на ус.

— Ясно. Слушаю.

— Так вот. «Черный камень», сразу тебе скажу, самое опасное, что тут есть. Хочешь верь, хочешь не верь, но именно от него, по-моему, тут все и творится. Дед Кислов, если на то пошло, считал, что он к Сатане имеет отношение. Понимаешь?

— Не очень… — пробормотал я, вспомнив, однако, что Майк Атвуд и Тина Уильяме нашли свой Black Box в «Пещере Сатаны»…

— Сам я, конечно, не очень в это верю, потому что и пионером, и комсомольцем был, и даже в КПСС состоял. Я, знаешь ли, не как некоторые. Врать, что уверовал, не буду. И креста не ношу, как ты, хотя знаю, что ни фига ты тоже не веришь. Мысли я, правда, как дед Парамон, читать не умею, но, на тебя поглядев, и так могу догадаться… А «Черный камень» тебя

насквозь увидит. И сделает с тобой то, что захочет. Потому что оставили еготут неспроста. Все чует, все видит, все слышит. Он здешние места поставлен сторожить. И от него зависит, уйдешь ты отсюда или нет. Смотри, тезка, на карту. Вот это — восточный склон сопки «Котловина». А вот это — северный. Тут, между ними, что-то вроде сглаженного ребра. Вот тут воронка метров с полета обозначена. Сюда в тридцать шестом космический корабль этих самых «длинных» упал. И взорвался, хотя и не так, как Тунгусский метеорит, но тоже очень крепко. Обломки от него там, вокруг этой ямы, разбросаны. И два ихних космонавта, которых чекисты на кинопленку засняли, тоже там захоронены. Кислов им там крест вытесал, хотя и не знал — можно ли ставить? И можно ли их в землю закапывать, тоже не знал, однако закопал.

— Эти самые, «геодезисты» из «Глубокого Бурения», — сказал я, — триста сорок шесть предметов нашли. И какую-то мелочь, как утверждается, здесь оставили. В металлической коробке.

— Знаю, — кивнул Лисов, — дед Парамон, когда на фронт уходил и заимку Кислову передавал, зарыл их там же, у камня. Там было что-то на золото похожее, хотя и не золото. Что там — я в глаза не видел. Кислов сказал только, что он этот железный ящик салом топленым смазал, чтоб не заржавел, и зашил в смоленый мешок. Глубоко закопал — на всю длину лопаты. Вот это знаю. А точного места Кислов не указал. То ли не успел, то ли не пожелал. Мне с этим делом и связываться не хотелось. Это старатели всякие, золотнишники все Клондайки по тайге ищут. А у меня профиль другой.

— Понятно, — кивнул я.

— Ну и добро. Слушай дальше, мотай на ус. Самое худое место, оно вокруг «Черного камня», воронки и самой «Котловины» — считай, как при атомном взрыве, эпицентр. Начинаю рисовать. От седловины между «Котловиной» и «Контрольной», вниз по их общему склону до ручейка. Вот он, на карте помечен. Летом пересыхает почти совсем, вода только между камешками чуть-чуть видна, а зимой промерзает до дна. Метра полтора шириной. Этот ручей — самое дно распадка между сопками. Он обтекает ее с северо-востока, и по правому его берегу уже не та опасность. Поменьше. Только вот перейти его обратно, если уж залез в этот самый «эпицентр», можно только там, где я мостики из пихты положил. По два бревна буравом провертел да топором через них шипы пробил. Вот тут они, мостики эти. Но на карте их нет, только тропа показана, да и то не очень точно. Туда, в эпицентр, пройти можно и прямо через ручей, а вот обратно только по мостикам, запомни!

— Постараюсь. Только было бы лучше, если б вы, Дмитрий Петрович, как-то по порядку рассказывали. А то начинаете сразу с центра…

— Ты слушай, как я тебе говорю. Все одно, показывать, что и как, буду на месте. Сам! А вот если не дойду… Тогда другое дело. Значит, второе кольцо поспокойнее, но и в нем можно попасть в такие местечки, где бывает… Поэтому здесь надо с троп не сходить и по сторонам зря не пялиться. Лучше всего глаза вниз держать. Смотри на сапоги впереди идущего, а если сам впереди всех идешь, то гляди под ноги метра на полтора вперед.

— А что будет, если по сторонам смотреть?

— Да ничего хорошего, паря. Привидится то, чего нет, вот что. Я в такую штуку не верил до тех пор, пока сам не влип. Меня тогда дед Лешка спас, иначе бы пропал. Тоже вот, как сейчас, в зиму было. Первый сезон сюда промышлять пришел с Кисловым, семнадцать лет мне исполнилось. Он-то уж тут был как свой. Тоже предупреждал: «Митька, не зырь по сторонам! На пимы мои гляди!» А мне-то, дураку, хоть я все то же, что и ты сейчас, уже знал, интересно было глянуть. Раз налево зыркнул, раз направо… Ничего страшного. Ну, на третий раз я уже не просто глянул, а смотрел целую минуту. Вот здесь это было, в березняке, — Лисов постучал тупым концом карандаша по карте. — Тут как раз одно из «пятен», что похуже «эпицентра» будет. Но тогда про эти пятна даже Кислов не знал. То есть знать-то он знал, но неточно. Про все пятна и сейчас никто не знает. Но кое-какие я хорошо пометил и уж про те, что рядом с тропами, наверняка знаю…

— Так что ж тогда случилось? — нетерпеливо спросил я.

— Ну, когда я на третий раз повернул голову и стал в березняк смотреть, то у меня в глазах запестрило: снег белый, березки черно-белые, стоят негусто, и солнце светит, полосы на снег бросает, тени. А потом среди всей этой пестроты какие-то вспышки мигать стали, то в одной стороне, то в другой. То ли ледышки на ветки намерзли и ветерок их под солнце подставляет, то ли кто-то спичками чиркает и за деревьями прячется. Вот тут меня и повело с лыжни в сторону. Понимаешь, теза, разницу, не сам пошел, а повело. Как иголку за магнитом! Ноги идут, а голова не понимает. Наверно, если б еще лыжня прямо шла, так дед Лешка раньше увидел бы, что я в березняк полез. Но там поворот был, он уже завернул, не углядел с ходу. Метров на двадцать оторвался, только потом заметил…

Лисов волновался. Я понимал, что слушаю не занятную охотничью побасенку, а рассказ о реально пережитом.

— А мне, — продолжал Дмитрий Петрович, — вместо вспышек представился глаз. Как на бумаге рисуют, только с бровями и моргает. Огромный, серый такой. Как ни моргнет — больше становится, а я — меньше. И расстояние от меня до глаза поменьше становится. Получается, будто меня в этот глаз втягивает, вот что! Ты думаешь, вру?

— Нет, не думаю. Прикидываю, что это было…

— Да ничего не было. Мерещилось мне все это: и вспышки, и глаз. Просто меня повело в березняк, а потом, наискось по склону овражка, вверх, в самую чащобу. И ходко так! Пока дед Лешка соображал, я за этим глазом чертовым уже метров на сорок от тропы укатил. И он уж мне казался во каким! — Петрович раскинул руки аж метра на полтора. — Зрачок один, мать его так, размером с печную заслонку! А главное — я совсем впритык к нему очутился. Уже зрачок этот моего лица касался. И что удивительно — я его вовсе не боялся, наоборот, очень хотел, чтоб удалось в этот зрачок пролезть. Я даже вроде бы стал голову туда, в зрачок, протискивать. Боль, правда, от этого пошла, но мне-то чудится, что это все ерунда, мол, пролезу и не будет боли…