Фарамунд - Юрий Никитин

Поклонился, помня, как ее здесь чтут и как местные ревнивоследят за каждым его движением:

— Приветствую тебя, доблестная правительница. Путибогов неисповедимы, но мы следуем им, как можем. Прости, но мы преследовалиизменника, чье имя я не хочу произносить вслух. Я чту веру нового бога, и...сам собираюсь ее принять. Однако я чту и старые законы наших народов. Зло ипредательство должны быть наказаны. Однако в твоем присутствии я не осмеливаюсьсудить, ибо я молод... и знаю так мало! А вот ты...

Он снова поклонился, отступил и встал в один ряд спростонародьем. Сбоку кто-то толкнул в бок, он скосил глаза на довольногоВехульда. Тот прошептал:

— Ну и хитрая же ты змея...

— Ш-ш-ш, — ответил Фарамунд.

Старая женщина неотрывно смотрела в сторону распахнутыхдверей в храм. У входа по-прежнему стояли люди Фарамунда, мечи наготове, но всесмотрят в эту сторону, никто не смеет переступить порога.

На лице женщины отражалась сильнейшая борьба. Фарамундвидел, как напряглись скулы, а дыхание матери конунга участилось. Емупоказалось, что она вот-вот потеряет сознание. Седоголовый встал с нею рядом,она оперлась о его плечо, обвела собравшихся долгим взглядом.

— Никто не войдет в храм, — сказала она, наконец.Голос ее был низким, страдающим. — Святилище Иисуса Христа не должно бытьосквернено блеском мечей и видом пролитой крови.

Вехульд нахмурился, но Фарамунд смотрел неотрывно, ждал.Вехульд шепнул:

— Ты не вмешаешься?

— Тихо, — шепнул Фарамунд. — Не верю, чтостарая вера испарится как туман...

Мать конунга передохнула, лицо ее побледнело как мел. Вглазах стояла кричащая боль, а голос стал хриплым от страдания:

— Но никто и не выйдет из этого храма.

За ее спиной всадники переглянулись, подали коней назад.Двое разом повернули коней и умчались в сторону крепости. Женщина пошатнулась,седой человек подхватил ее под руку. Сзади поддержали, принесли стул, но онапокачала головой, кивнула на повозку.

Когда коней развернули, а повозка уже медленно двинулась вобратный путь, навстречу уже катила телега, нагруженная ровно отесаннымиглыбами. Вехульд смотрел расширенными глазами, а Фарамунд, догадавшись покакому-то странному наитию, подумал, что новая вера закладывает себе опасныйпрецедент: карать без пролития крови... Но карать. Карать страшно и беспощадно.

А угрюмые дикарщики начали закладывать глыбами двернойпроем. Им подали в ведре раствор из яиц и творога, что скрепляет камни крепчесамих камней. Стена росла, а когда дыра осталась едва ли для двух камней,изнутри вроде бы раздался крик страха и отчаяния.

Толпа наблюдала молчаливая и торжественная. Происходилособытие, память о котором будет передаваться из поколения в поколение.Язычница-мать должна осудить собственного сына на смерть, но христианка неможет пролить кровь рода человеческого, да еще в церкви...

Да, отныне церковь будет карать без пролития крови.

За неделю войско залечило раны, а с приходом пополнениястало даже крупнее, чем было до сражения.

Да, в битве полегла треть войска, но племя бургундов,загородившее им дорогу к югу, было истреблено полностью. А те, что остались вдальних селах, в основном — женщины и дети, отныне станут франками.

Погибших было столько, что Фарамунд велел не возиться спохоронами. На поле битвы собрали оружие, с мертвых сняли доспехи, одежду, амертвых оставили в долине, на опушке и в лесу — кого где застала гибель.

— Все дрались достойно, — определилФарамунд. — И наши герои, и бургундские воины! Но негоже своих захоронить,а бургундов оставить на поживу лесному зверью!.. Пусть боги видят нашусправедливость.

Громыхало пробурчал:

— А как же они явятся в Асгард с обгрызенными волкамилицами?

— Ну... в полдень, как все знают, все раны заживают. Можнодраться дальше. А если кто христианин, то и вовсе возносится в их чертоги... ввиде пара. Без тела вовсе.

Громыхало посмотрел подозрительно.

— Ты все чаще говоришь о вере Христа.

— Посмотрим, посмотрим, — ответил Фарамунд снеопределенностью в голосе. — Это вера хороша... во многом.

Поздней осенью весь Люнеус облетела весть, что рекс Фарамундвозвращается. Проведет ли всю зиму в Люнеусе, или же просто решил объехать своигорода и крепости, никто не знал, но челядь с удвоенным усердием чистила,скребла, мыла, начищала медные подсвечники и светильники.

Тревор буквально помолодел от такой новости. Брунгильдасжалась, когда Клотильда прощебетала веселым голоском, что сам могущественныйрекс изволит посетить их бург. Служанка ее старшей сестры Лютеции так иосталась жить в Люнеусе, уже не столько служанка, сколько память неутешнымТревору и Редьярду об их милой Лютеции. Но эта дурочка не знала, что уженесколько месяцев она живет в тягостном ожидании, что ее как овцу отдадут этомучеловеку!

С серого неба посыпался легкий снежок. Тревор то и делоподнимался на башню, но первыми всадников заметили дозорные. Тревор и Редьярдтут же вскочили на коней и понеслись за ворота, стараясь встретить Фарамундавне крепости.

Брунгильда подошла к окну, когда внизу во внутреннем дворезастучали копыта, послышались сильные мужские голоса. Всадники соскакивали сконей, осматривались хозяйски. Все они отличались от мужчин бурга, как соколыотличаются от простых уток: в движениях сквозит сила и жестокость, взглядыприцельные, чуть охрипшие голоса звучат громко и уверенно.

Она словно воочию увидела, как падают под их страшнымиударами враги, как шагают по трупам, в руке окровавленный меч, а глаза жадноищут нового противника. Особое внимание привлек всадник, который единственныйбыл в легкой кольчуге поверх вязаной рубашки, в то время как остальные воиныдвигались в тяжелых железных латах. Похоже, он очень полагался на силу искорость своего длинного меча.

Выше других мужчин своей отборной дружины, шире в плечах, онвыглядел сильным и свирепым, а под блестящей вязью кольчуги скрывались могучиемышцы, крепость которых она уже мысленно сравнила с гранитной плитой.

Неизвестно почему, но ярость пробудилась с такой неожиданнойсилой, что она сама оцепенела. Ведь после слов Тревора уже смирилась со своейучастью. Признала его правоту, готова идти даже за того старика, у которого навостоке огромные земли и хорошая конница. Почти безропотно согласилась идти заневедомого Фарамунда, вожака самой большой разбойничьей шайки...

Но сейчас неизвестно почему кровь снова вскипела отвозмущения. Нет, она не позволит распоряжаться собой, как бессловесной овцой!

За спиной послышался перестук деревянных башмаков. Клотильдавзбежала возбужденная, запыхавшаяся.

— Здравствуй, госпожа, — выпалила она. — Уф, ятак бежала!.. Лестница такая крутая...