Не буди дьявола - Джон Вердон

– Вижу, вы не боитесь делать выводы, да, мистер Гурни? Хотите поделиться чем-то еще?

Гурни подумал про свой список с вопросами и комментариями, которые он переслал Хардвику и Холденфилд.

– У меня есть некоторые непопулярные мысли по поводу оригинального дела, которые могут показаться вам полезными.

– Такое впечатление, что для вас непопулярность – это добродетель.

– Не добродетель. Просто не помеха.

– Правда? А мне показалось, что вы не прочь поспорить. Спокойной ночи. Завтра будет интересно.

Ночь выдалась неспокойной, почти бессонной.

Попытка лечь пораньше была испорчена возвращением Мадлен из клиники. Она высказала извечную жалобу всех социальных работников: “Если бы всю ту энергию, с которой они прикрывают свою жопу и разводят вокруг бюрократию, направить на помощь людям, мир изменился бы за неделю!”

Затем, выпив по три чашки травяного чая, они все-таки пошли в спальню. Мадлен устроилась на своей стороне кровати с “Войной и миром”, убаюкивающим шедевром, который она твердо вознамерилась догрызть по частям.

Гурни поставил будильник и лежал, думая о том, какие мотивы движут Баллард и как это скажется на завтрашней встрече в Саспарилье. Она, похоже, видела в нем союзника или, по крайней мере, хотела его использовать в грядущем конфликте с Траутом и компанией. Гурни был не против, чтобы его использовали, пока это не вредило его собственным целям. Он понимал, что их союзничество возникло спонтанно, не имеет под собой корней, и поэтому завтра надо быть чутким к малейшей перемене ветра. Ничего нового. В полиции Нью-Йорка ветер всегда менялся.

Через час, когда сознание Гурни уже начало расплываться в приятной неподвижной пустоте, Мадлен отложила книгу и спросила:

– Ты смог связаться с тем бухгалтером в депрессии, за которого ты волновался? Тем, с большим пистолетом?

– Пока нет.

Ее вопрос наполнил его голову мешаниной других вопросов и тревог, и надежда на хороший сон исчезла. Его мысли и прерывистые сны были полны пистолетов, ножей для колки льда, горящих зданий, черных зонтов и размозженных голов.

На рассвете он наконец погрузился в глубокий сон, который час спустя прервал резкий звон будильника.

К тому моменту, как он побрился, оделся и приготовил себе утренний кофе, Мадлен уже была на улице, рыхлила землю на одной из грядок.

Он вспомнил: недавно она говорила, что хочет посадить сахарный горох.

Каким беспечным казалось это утро. Какими беспечными казались многие утра, без тревог, без трудностей. Каждое утро, если только его отделял от вчерашнего дня минимальный период сна, создавало иллюзию нового начала, освобождения от прошлого. Похоже, люди – и впрямь дневные создания, не только в том смысле, что не ночные, но и однодневные: для них естественно проживать только один день за раз. Только один день подряд. Беспрерывное сознание может разорвать человека на куски. Ничего удивительного, что в ЦРУ пытали лишением сна. Всего лишь 96 часов беспрерывной жизни – видеть, слышать, чувствовать, думать – могут заставить человека возжелать смерти.

Солнце садится – мы засыпаем. Солнце встает – просыпаемся. Просыпаемся и – пусть ненадолго, пусть бездумно – радуемся этой иллюзии нового начала. А потом в дело неизменно вмешивается реальность.

В это утро, когда Гурни стоял у кухонного окна с чашкой кофе в руках и задумчиво смотрел на щетинистое пастбище, реальность предстала перед ним в виде темной фигуры на черном мотоцикле, неподвижно застывшей между прудом и обугленными развалинами амбара.

Гурни поставил кофе на стол, натянул куртку и ботинки и вышел на улицу. Человек на мотоцикле не двигался. В воздухе пахло скорее зимой, чем весной. Через четыре дня после пожара амбар все еще попахивал гарью.

Гурни начал медленно спускаться вниз по тропе. Человек завел мотоцикл – большой, облепленный грязью кроссовик – и неуклюже поехал вверх, не быстрее, чем Гурни шел пешком. В результате они встретились примерно посередине поля. И только когда мотоциклист поднял забрало шлема, Гурни узнал безумные глаза Макса Клинтера.

– Надо было предупредить, что приедете, – сказал Гурни в своей обычной невозмутимой манере. – У меня сегодня встреча. Вы могли меня не застать.

– Я не знал, что приеду, пока не выехал. – Клинтер говорил столь же раздраженно, сколь Гурни спокойно. – В списке тьма дел, не сразу поймешь, в каком порядке их делать. Порядок – всему голова. Вы понимаете, что игра движется к развязке?

Его мотор все еще тарахтел.

– Я понимаю, что Добрый Пастырь вернулся, или же кто-то хочет, чтобы мы так думали.

– О, он вернулся. Я чую это костями – костями, сломанными ровно десять лет назад. Да, мерзейший ублюдок вернулся.

– Чем могу быть полезен, Макс?

– Я приехал сюда, чтобы задать тот же вопрос, – глаза его вспыхнули.

– Если бы вы, когда звонили, оставили свой номер, я бы вам перезвонил.

– Когда вы не взяли трубку, я понял, что это знак.

– Знак чего?

– Вопросы лучше задавать лицом к лицу. Видеть глаза человека, а не просто слышать голос. Вот мой вопрос. Я про рамовское дерьмо. На чьей вы стороне?

– Не понял.

– Мир полон зла, мистер Гурни. Зла и его отражений. Убийств и массмедиа. Я должен знать, на чьей вы стороне.

– Вы спрашиваете, что я думаю о том, как в новостях освещают убийства? А что об этом думаете вы?

Клинтер резко хохотнул.

– Спектакль для придурков! Поставленный идиотами! Сплошное накручивание, гниль и ложь! Вот как они “освещают”, мистер Гурни. Торжество невежества! Фабрика катастроф! Торгуют гневом и негодованием! А “РАМ-Ньюс” хуже всех. Брызжут желчью и говном на благо свиньям!

В уголках его рта запенилась слюна.

– Вы и сами, похоже, полны гнева, – сказал Гурни с той отрешенностью, которую всегда испытывал, когда рядом с ним бурлили чужие эмоции.

– Полон гнева? О да! Полон до краев, поглощен им и движим. Но я им не торгую. Я не словоблуд с “РАМ-Ньюс” и не торгую гневом. Мой гнев не продается.

Мотоцикл Клинтера все еще тарахтел на холостом ходу, теперь прерывисто. Он газанул, и мотор взревел.

– Значит, вы не торговец, – сказал Гурни, когда стало потише. – Но кто же вы, Макс? Я никак не могу вас понять.

– Я – то, чем меня сделал мерзейший ублюдок. Я – гнев Господень.

– А где ваш “хаммер”?

– Забавно, что вы спросили.

– Нет ли вероятности, что позавчера вы были в окрестностях озера Кайюга?

Клинтер поглядел на него долгим, напряженным взглядом.

– Есть такая вероятность.

– Можно ли спросить зачем?

Еще один оценивающий взгляд.