Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС - Петр Шелест

В областях проходят партийные активы по итогам октябрьского Пленума ЦК, в частности, из Одессы и Запорожья сообщили, что на активах даже были выкрики: «Да здравствует октябрьский пленум!» Говорилось о том, что, мол, накормили народ, теперь все есть в магазинах. Привычка — шумим по любому поводу, мы умеем поднять народ, что часто не думаем о последствиях и пользе этой шумихи.

На 47-ю годовщину Октября был приглашен Чжоу Эньлай, надеялись нормализовать отношения с Китаем, и по этому вопросу велись переговоры. Правда, китайцы требовали от нас невозможного, прежде всего, чтобы мы отказались от принятых решений XXII съезда КПСС, в частности по культу Сталина, чтобы мы решительно осудили международную деятельность Н. С. Хрущева и, прежде всего, его отношение к Китаю.

Во время приема в Кремле произошел довольно неприятный инцидент. Р. Я. Малиновский, министр обороны, очевидно подвыпив, непродуманно и в резкой форме нелестно высказался в адрес Мао. Он примерно так сказал: «Вот мы убрали Хрущева, уберите и вы Мао Цзэдуна, и все будет хорошо». Чжоу Эньлай воспринял все это как оскорбительный выпад против «вождя». Президиум ЦК КПСС вынужден был более двух часов вести переговоры с Чжоу Эньлаем, чтобы в какой-то мере сгладить неприятный инцидент. Малиновскому было сделано соответствующее внушение. Чжоу Эньлай сразу же уехал на родину, по существу, прервал переговоры.

Наступил 1965 год. Встречал Новый год в кругу семьи близких мне людей, собралась хорошая компания, было весело, хорошо. Встреча затянулась до 7 часов утра. Пришел новый год, в дневнике было написано: «Вот и начался новый, 1965 год, что он принесет? Должен, обязан, мы его просим очень принести счастье, успехи в работе, здоровье, выполнение планов и заданий для блага народа. Уверен, что 1965 год будет годом хорошим во всех отношениях — это так».

С первых дней января пошли разговоры о съезде колхозников страны. Хорошо бы начать эту работу со съездов колхозников союзных республик. Такое предложение и внесла Украина.

Дал задание соответствующим товарищам подготовить вопросы для Президиума ЦК КПУ по изучению партийного подполья на Украине и исследованию быта и культуры современного села.

11 января из Москвы позвонил В. К. Малин — заведующий особым сектором ЦК КПСС. Он сообщил, что на 12 января назначается заседание Президиума ЦК, надо мне быть.

12–14 января заседали, вопросов много, а беспорядка и неразберихи еще больше.

Был установлен никому не нужный и ничего не дающий, кроме формализма, порядок, что все члены, кандидаты в члены Президиума ЦК и секретари обязаны высказывать свое мнение по любому вопросу. Это была ложная демократия и настоящая говорильня. Более того, считалось, чем длиннее речь, тем активнее человек принимает участие в обсуждаемом вопросе. В противном случае подавалась реплика: «Ну что ж, он сказал несколько слов». Главное было больше говорить, а не глубина знаний или содержание сказанного. Очень пространные речи произносили Брежнев и в особенности Косыгин.

На этом заседании обговаривались вопросы: о совещании коммунистических, рабочих и социалистических партий; о занятых позициях Китаем и Албанией в международном коммунистическом движении. О положении на Кипре, в Турции и Греции. О положении во Вьетнаме. Остро обсуждался вопрос о направлении работы средств массовой информации. По этому вопросу больше всего выступал Брежнев. Он так «убедительно» говорил, что иногда было похоже даже на правду. Он говорил, что если нам и придется показывать руководство, то надо показывать коллективный разум, а не восхваление культа одной личности. Были, как казалось тогда, выработаны хорошие, принципиальные положения. Но, как показала впоследствии жизнь, это были только благие намерения, и если на первых порах что-то изменилось, то спустя некоторое время шумиха, трескотня, восхваление успехов стали вроде бы нормой, даже начали находить всему оправдания. А восхваления культа руководителя было раздуто до неимоверных размеров, и это тоже начало «признаваться» нормой — хотя все это не так давно нами же подвергалось жесткой критике.

На этом президиуме решался вопрос о созыве в феврале Пленума ЦК КПСС по вопросам сельского хозяйства. Было принято решение, что за достигнутые успехи надо наградить свекловодов страны.

2 марта в ЦК КПУ принял Янгеля М. К. Это замечательный человек, большая умница, чрезвычайно работоспособный, инициативный и смелый, принципиальный, бескомпромиссный. Многие этого не прощали, и ему трудно было работать. Он лишен отвратительных качеств — лести, подхалимства, заискивания. Поэтому его разумные, прямые высказывания и предложения часто не воспринимались, а подчас даже глушились. Я всесторонне его поддерживал. Он это чувствовал и многое мне рассказывал и раскрывал всю подноготную игры. На самом деле в ряде вопросов создавалась тревожная обстановка и далеко не блестящие дела с оснащением армии ракетами, здесь шла непонятная возня, междоусобная борьба.

По этому важному вопросу я решил проинформировать и откровенно все высказать Брежневу и попросил у него помощи в производстве ракет Янгеля, в особенности ракеты Е-67. Помощи, конечно, не получил, а неприятности имел: «Что вы этими вопросами занимаетесь? Нам все известно!» После такого ответа особой инициативы не проявишь.

6—10 марта был в ГДР на Лейпцигской ярмарке — была встреча с членами политбюро СЕПГ и лично с Ульбрихтом. Он не очень лестно отзывался о Брежневе, считая его довольно «легким» человеком, выскочкой с определенными склонностями к артистичности и саморекламе. Впоследствии его высказывания отразятся на нем же. Брежнев это «вспомнит». Разговоры с немцами были интересны, но они на нас смотрят несколько свысока. Мы на ярмарке были представлены бедно, нам надо очень много работать над вопросами конструкций, качества и эстетики нашей продукции, культуры оформления. Одним словом, есть над чем задуматься, а главное — недопустимо кичиться и самоуспокаиваться, что у нас все хорошо и самое лучшее.

После приезда проинформировал обо всем виденном и слышанном Брежнева и Подгорного; кое-что им не понравилось, но скрыть я не мог и неправдивую информацию давать тоже не мог. Хотя я сам себя не один раз укорял за откровенность и прямоту высказывания. Но лучше пережить временные неприятности и быть честным и правдивым перед самим собой и своим народом, чем всю жизнь льстивым и пресмыкающимся. Жить честному и правдивому всегда было нелегко, тем более в наше время.

20 апреля позвонил мне В. П. Мжаванадзе, он интересовался вопросами состояния дел в Москве — имелось в виду, как себя чувствует Брежнев и не нужно ли ему оказать какую-либо дополнительную поддержку. О делах в Москве я его подробно проинформировал.

Продолжается идеологическая перепалка с Китаем. Это требует всемерного повышения бдительности и усилия уровня организационной и политической работы в партии. «Надо всемерно повышать бдительность, но не допускать того, чтобы ее превратили в подозрительность. Развертывая внутрипартийную демократию, одновременно надо в партийных рядах наводить порядок, укреплять дисциплину, вести решительную борьбу с демагогами, неустойчивыми элементами, давать всем подобным нездоровым явлениям решительный отпор». Эти мысли мной неоднократно высказывались на заседаниях Президиума ЦК КПСС, пленумах ЦК и в беседах с Брежневым. Он мои высказывания воспринимал нервозно, ревностно, почему — трудно было тогда понять. Ведь все высказывания носили характер совета и отражали истинное положение дел. В моем дневнике появилась тогда запись: «Во внешней дисциплинированности больше показного, чем внутреннего содержания. Часто прорывается показная, ненужная сторона дела, а отсюда и показное желание. По характеру трусливый, злобный, мстительный, человек своими действиями пытается подорвать авторитет товарищей, с которыми он работает». Эти мысли меня постоянно мучили, тревожили, я их в осторожной форме высказал Н. В. Подгорному, он меня чисто по-товарищески предупредил: «Не будь слишком откровенным с Брежневым». На некоторое время я «зарылся», но, видно, характер брал свое, и я снова излагал свои мысли так, как я понимал вещи, что соответствовало действительности и истине.