История викингов. Дети Ясеня и Вяза - Нил Прайс

В VIII веке скандинавы еще не целиком контролировали торговлю на восточных реках — их влияние расширилось в IX веке и достигло апогея в X веке. Ладога была для них начальным этапом, первой ступенькой, но как минимум во второй половине VIII века и, возможно, даже в IX веке эти водные пути представляли для них определенный вызов.

Набеги и торговля были, можно сказать, двумя сторонами одной монеты — двумя различными выражениями одного и того же явления: стремления к власти и консолидации власти, выраженного в приобретении и перераспределении движимого богатства. Экспансионистские амбиции королей Швеции привели к появлению таких мест, как Ладога, — но вместе с тем и к таким событиям, как трагическое окончание королевского (по всей видимости) морского похода и появление корабельных могил в Салме.

На западе, особенно на берегах Норвегии, реальная власть в это время носила по-настоящему личный характер, и именно здесь политика полностью слилась с экономикой, породив неожиданный и бурный результат в виде набегов. Подобная закономерность смутно вырисовывалась и на востоке, но на западе она проявилась намного более отчетливо.

К середине VIII века на берегах Норвегии в процессе конкуренции, слияния, поглощения, экспансии и заключения союзов образовалось около пятнадцати маленьких королевств. Некоторые из них простирались в глубь страны вдоль фьордов до небольших внутренних участков плодородных сельскохозяйственных земель. Но в каждом из них сложилась одна и та же специфическая социально-политическая модель, связанная с уникальной топографией и экономическим потенциалом региона, и существенно отличающаяся от сопоставимых моделей в других областях Скандинавии.

Массу ценных сведений нам дает регион от Ругаланна на юге до Нордмора на севере, который Снорри Стурлусон называл Срединными землями. В сельскохозяйственном центре Йерен находится поселение Авальдснес. Оно вместе с прилегающей территорией вдоль пролива Кармсунд может служить для нас наглядной иллюстрацией тех важных событий и явлений, которые разворачивались в это время в этом месте. У нас есть данные о существовании здесь интригующей двухуровневой политической системы. Во внутренних районах на плодородных землях насчитывалось более тридцати поместий и крупных имений — по сути, усадеб вельмож — с аграрным натуральным хозяйством, опирающимся на доступные ресурсы. Примерно такую же модель расселения и политическую структуру мы наблюдаем во всей остальной Скандинавии. Но кроме этого, еще была береговая знать, владевшая десятком поместий на побережье и ближних островах и, очевидно, стремившаяся взять под контроль движение морского транспорта вдоль берега. Последнее было новым явлением в Скандинавии позднего железного века.

Одно из главных доказательств существования этой дифференцированной структуры власти дают так называемые дворы — места собраний, обеспечивавших базовый уровень общественного самоуправления. Новое исследование показало, что большинство дворов собраний в Ругаланне (район вокруг Авальдснеса) в VIII веке пришли в упадок и были заброшены. В других областях, например на Халогаланде, расположенном дальше к северу, тинги продолжали свою деятельность до эпохи викингов.

На практике это означает, что в центрально-южной части западного побережья — той части, которая обращена к Британии, — в VIII веке резко изменилось соотношение сил. И именно в этот период были созданы рыночные центры дальше на юге и востоке, в Дании и Швеции, и открыты русские реки.

Очевидно, народные собрания раннего железного века играли определенную роль в избрании народных лидеров, возможно даже первых королей, и естественно, эти функции оказались под вопросом, когда новая знать постримского периода решила взять свое будущее в собственные руки. Королевская власть постепенно крепла, короли присваивали себе управляющую роль тингов, и со временем деятельность народных собраний ограничилась только судебными разбирательствами. В Ругаланне дело, по-видимому, зашло еще дальше, и короли взяли на себя и эти полномочия — произошла явная централизация власти и ее сосредоточение в руках элит.

То, что характер правления на побережье Норвегии менялся, не вызывает сомнений, но это происходило иначе и, возможно, быстрее, чем в других областях Скандинавии. Здесь в VIII веке возник еще один новый тип правителей: все они были мужчинами, и древнескандинавские источники даже сохранили их название — sækonungr, морские конунги. Чаще всего они встречаются в легендарных сагах, в метафорических образах скальдических поэм и иногда в списках поэтических синонимов, а также в «Саге об Инглингах» Снорри, где есть следующее интересное определение: «В то время… многие из них были морскими конунгами — у них были большие дружины, а владений не было». Очевидно, их королевский статус зависел не от знатного происхождения (к VIII веку эта система уже закрепилась), а непосредственно от морской военной мощи.

В 1930-х годах по данным письменных источников был составлен полный список личных имен морских конунгов и в нем выделены имена, относящиеся к IX веку и ранее. Работа имеет огромное значение для понимания того, кем были эти люди. По словам составителя, их имена представляют собой «исторические картины в миниатюре» — эти красноречивые прозвища вряд ли подошли бы королям из поздних саг, но вполне годились для неистовых предводителей дружин. Мы почти видим их, сходящих со страниц: Ати — Корабельный товарищ, Бейти — Мореход, Эккилл — Тот, кто плавает в одиночестве, Гейтир — Козел, Гестил — Маленький гость, Яльк — Вопящий, Мисинг — Мышь, Мевилл — Чайка, Роккви — Тот, кто плывет в сумерках — и еще семнадцать человек. Это пиратские имена. На ум невольно приходят Эдвард Тич, Черная Борода, Джек Рэкхем и им подобные, и это вполне обоснованная аналогия. Важно то, что это действительно имена викингов, в прямом смысле их настоящие имена.

Владения морских конунгов представляли собой настоящие маритории, заключавшие в себе целое сообщество, культурно ориентированное на океан. Что особенно важно, их главной опорой было не право распоряжения землей — за исключением той земли, которая нужна для снабжения главных поместий всем необходимым. Такие места, как Авальдснес, были воинскими поместьями, базами морских военных вождей. Прилегающие внутренние районы обеспечивали их пропитанием, а также сырьем для оснащения и обслуживания кораблей. В близлежащих крестьянских хозяйствах набирали людей для экстренной обороны поместья или в корабельную команду.

Величайшим из морских конунгов был Харальд Прекрасноволосый, человек, сделавший попытку объединить Норвегию в IX веке и положивший начало процессу формирования государства, завершившемуся двести лет спустя. Авальдснес был одним из его поместий. Примечательно, что в начале своего пути морского конунга Харальд носил другое имя — Люфа (Косматый), еще один пример пиратской клички главаря банды, позднее превратившейся в королевское прозвище. Харальд прославился тем, что имел огромное множество жен и наложниц. Один ученый даже предположил, что он стремился таким образом создать сеть альянсов, соединяющих разные регионы принадлежавших ему внутренних земель и обеспечивающих необходимую поддержку его власти на море. Это звучит вполне убедительно.

В отличие от своих южных соседей развивающиеся политические единицы норвежского побережья Северного моря не имели прямого доступа к рынкам Фризии и не имели собственных торговых площадок, таких как Рибе. Морские конунги Срединных земель Норвегии, по-видимому, компенсировали это инвестициями в удаленную торговлю арктическим сырьем и продуктами, в том числе мехом, пухом, моржовой костью и особенно точильным камнем, и выступали как главные посредники в реализации этого прибыльного товара. Торговля, судя по всему, началась примерно в 720-х годах, а ее пик пришелся на последнее десятилетие VIII века — то есть совпал по времени с первыми серьезными набегами на Западную Европу.