Кровь цветов - Анита Амирезвани

— Ты!..

Дотянувшись, она тронула мою щеку, и глаза ее были нежными. Из всех придуманных ею сказок лишь я была написана чернилами ее души. Я удержала ее руки на своем лице, отчаянно желая наполнить ее тело моими силами.

— Биби-джоон, — воскликнула я, — прошу тебя, возьми жизнь, что бьется в моем сердце!

Пальцы ее обмякли и соскользнули с моего лица. Она лежала неподвижно на своей подстилке, и силы покинули ее.

Я бы отдала свои глаза, чтобы вернуть тот миг, когда Гостахам и Гордийе велели мне продлить сигэ. Я упросила бы Гостахама вытащить меня из этой путаницы каким-нибудь приемлемым образом, а если бы он отказался, подчинилась бы его требованию оставаться с Ферейдуном, пока не надоем. Что угодно, лишь бы не допустить страданий моей матери.

Матушка снова заговорила. Слова падали по одному, словно каждое стоило огромной цены.

— Да спасет Бог… тебя… от нужды!.. — медленно прошептала она. Потом ее тело обмякло.

— Биби, не оставляй меня!.. — закричала я.

Стиснув ее руку, я не ощутила ответа. Потрясла руку, потом плечо, но она не шевельнулась.

Я бросилась к Малеке, которая все еще лежала между свернувшимися детьми.

— Проснись, проснись! — торопливо зашептала я. — Подойди и посмотри на матушку.

Малеке протерла глаза, вздохнула и сонно поднялась. Она уселась возле матушки, пристально вгляделась в ее увядшее, опустошенное лицо и испуганно вздохнула. Поднесла кончики пальцев к ноздрям матушки и подержала их там. Я затаила дыхание — если моя матушка не дышала, то и мне не надо было.

Первый призыв к молитве от Пятничной мечети прорезал воздух. Люди зашевелились. Снаружи закричал осел, и громко захныкал ребенок. Салман проснулся и позвал Малеке, требуя хлеба. Она встала перед моей матушкой, словно пытаясь защитить Салмана от нее.

— Она едва соединена с землей, — наконец сказала Малеке. — Я буду молиться за нее и за тебя.

Вскоре после рассвета я набросила на себя чадор, пичех и пробежала почти всю дорогу до Большого базара. Овец уже зарезали и разделывали. Толпа денежных покупателей шумела возле туш, свисавших с крюков и выложенных на прилавках. От вида мяса с прожилками рот наполнился слюной, и я подумала, сколько сил свежее баранье жаркое принесло бы моей матушке. Может, кто-нибудь подаст милостыню. Я расстелила платок и начала просить.

Я видела маленького мальчика-посыльного, без сомнения из богатого дома, заказавшего больше мяса, чем он мог унести, в то время как рядом с ним женщина в грязном чадоре свирепо торговалась за ножки и кости. Мужчина постарше закупал почки; это напомнило мне отца, который любил кебаб из почек и искусно жарил их на огне. В суматохе никто не обращал внимания на меня.

Время шло, а я не могла ждать. Я бросилась наземь и закричала, обращаясь к прохожим, напоминая им о дарах Бога и о том, что ими надо делиться с другими. Люди смотрели на меня с любопытством, но мой порыв не смягчил их сердец. Раздавленная тревогой за матушку, я оставила свое место и отправилась искать на мясном базаре того толстяка с узловатыми пальцами. Я нашла его — одного в лавке, разрубающего баранью ногу. Брюхо его выпирало под бледно-голубой рубахой, забрызганной кровью, а чалма была в длинных красных мазках.

— Чем могу служить? — спросил он.

Я пошаркала ногами.

— Это я, та, у гробницы Джафара, — пробормотала я.

Мясник ухмыльнулся и сказал:

— Позволь мне дать тебе немного мяса.

Он протянул мне палочку только что зажаренного кебаба. Густой запах мяса, усыпанного грубой солью, победил мой сопротивление. Подняв пичех, я вцепилась в капающее мясо. Прохожие оглядывались, удивленные тем, что закрытая женщина обнажила свое лицо, но я была слишком голодна, чтобы обращать внимание.

— А-ах, чудное и мягкое, — сказал он.

Я ела кебаб молча, сок стекал по моему подбородку.

— А теперь мне позволено увидеть твои хорошенькие губки.

Я не ответила. Когда я доела, то сказала умоляющим голосом:

— Мне нужна еда для матери, она больна.

Мясник рассмеялся, живот заходил ходуном под одеждой.

— Хорошо, а заплатить ты можешь?

— Пожалуйста, — сказала я. — Бог вознаградит вас на следующей неделе баранами пожирнее.

Он обвел рукой вокруг себя.

— Тут нищие в каждой части базара, — сказал он. — Кто накормит их все£?

«Урод», — подумала я. Я повернулась и побрела прочь, хотя это было чистое притворство.

— Подожди! — окликнул он меня. Схватив острый нож, мясник располосовал ляжку до самой кости. Он нарубил мясо кусками величиной с мою ладонь и швырнул их в глиняную миску.

— Разве ты не хочешь? — спросил он, протягивая ее мне.

Я благодарно потянулась к ней.

— Благодарю тебя за щедрость! — сказала я.

Он отдернул миску, прежде чем я смогла дотронуться до нее.

— Все, чего я прошу, — часик после последнего призыва к молитве, — шепнул он.

Губы его сложились в такую плотоядную усмешку, что он явно думал приманить меня, как пчелу к маку. Меня затошнило от мысли, что я лежу под его толстым животом и чувствую на себе его огромные ладони.

— Я хочу больше, чем это, — высокомерно сказала я, словно привыкла к таким грязным сделкам. — Много больше.

Мясник снова расхохотался, потому что ему показалось, что теперь он меня понял. Он схватил ляжку и отрезал вдвое больше. Швырнув баранину в миску, он толкнул ее ко мне. Я схватила ее обеими руками.

— Когда?

— Не на этой неделе, — ответила я. — Когда моей матушке станет лучше.

— Тогда неделя, и мы в сигэ! — шепотом сказал он. — И даже не думай спрятаться в городе. Где бы ты ни жила, я тебя найду.

Я взяла миску, вздрагивая от отвращения.

— И мне понадобится еще мясо через несколько дней, — сказала я, стараясь выдержать свою роль.

— Как пожелаешь, — ответил он.

— Тогда через неделю, — сказала я, стараясь выглядеть кокетливой. За спиной я услышала сальный смешок мясника.

Я донесла мясо до рядов знахарей и выторговала на часть его лучшее лекарство от лихорадки, какое только нашлось. Потом я понеслась домой проведать матушку. Когда я прибежала, она слабо произнесла мое имя, и я возблагодарила Аллаха за еще один подаренный ей день. Я дала ей воды и осторожно влила ложку снадобья ей в рот.

Мясо еще оставалось, поэтому я обменяла кусок на зерно и рис для семьи Катайун. Я сделала много мяса с овощами — если хранить его ночью на холоде, можно растянуть на несколько дней — и еще крепкий мясной бульон для матушки.

Наша трапеза в этот вечер поражала воображение. Малеке, Давуд и их сыновья уже год не пробовали баранины. Давуд просидел весь ужин, чего прежде не было. Матушка была слишком больна, чтобы есть мясо, но выпила бульона и приняла еще лекарства.