"Русская освободительная армия" против Сталина - Иоахим Гофман

Ужасная участь депортированных военнослужащих РОА и добровольческих частей – бойцов регулярных вооруженных сил – еще раз возвращает нас к основной проблеме, связанной с насильственной выдачей. А именно, к тому обстоятельству, что международно-правовой статус этой группы лиц, численность которой оценивалась Верховным командованием вермахта после окончания войны как-никак все еще в 700 тысяч человек, определялся исключительно по внешнему признаку – военной форме, которую они носили в момент пленения, а не по их национальности. В результате того, что эти солдаты носили военную форму, которую и союзные войска считали «немецкой», они все без исключения имели статус военнопленных со всеми вытекающими отсюда последствиями [657]. Этим принципом, закрепленным в Международной конвенции о содержании военнопленных от 27 июля 1929 г., поначалу считали себя связанными и западные державы, которые ее подписали. Например, еще 1 февраля 1945 г. заместитель госсекретаря США Дж. Грю счел нужным заявить в ноте советскому посланнику в Вашингтоне Новикову, указав на «тщательнейшее изучение» вопроса компетентными ведомствами: «Ясным замыслом конвенции является то, что подход к военнопленным должен определяться на основе униформы, которую они носили во время пленения, и что берущие под стражу власти не могут заглядывать за униформу, чтобы прояснить последние вопросы гражданства и национальности» [658]. Великобритания и США, в чьих вооруженных силах находились многочисленные представители иностранных государств, включая державы «Оси», например, немецкие и австрийские эмигранты, в особенности евреи, которые не должны были подвергнуться угрозе, на ранней стадии войны через соответствующие государства-посредники недвусмысленно уведомили Берлин, что каждый попавший в плен британский или американский солдат в силу своей военной униформы находится под неограниченной защитой Женевской конвенции [659]. Пока существовала угроза репрессий Германии в отношении союзных военнопленных, западные державы и не отходили от этого принципа, по крайней мере, внешне. Это касается в особенности США, после того как правительство рейха через государство-посредника Швейцарию пригрозило подобными репрессиями, если военнослужащие вермахта, происходящие с территории Советского Союза, будут передоверяться правительству этого государства [660]. Но чем слабее становилась угроза контрмер с приближением конца войны, тем меньше склонности имелось на стороне союзников по-прежнему придерживаться этого женевского положения, которое теперь становилось обременительным [661]. Британское правительство шло впереди и в этом отношении, ведь оно сознательно оставляло без ответа в течение 4 месяцев официальный запрос делегации Международного Красного Креста в Лондоне об обращении с пленными военнослужащими вермахта русского происхождения, чтобы, наконец, дать в апреле 1945 г., за несколько недель до конца войны, столь же пустой, как и зловещий ответ. Очевидно, хотелось завуалировать то обстоятельство, что Форин-оффис давно уже стал рассматривать эту категорию лиц не как военнопленных, а как предателей своего союзника и соответственно с ней обращаться. [662]

Можно подытожить, что выдача пленных военнослужащих добровольческих частей, которые как униформированные солдаты вермахта находились под защитой Женевской конвенции, означала однозначное нарушение существующего международного военного права. Но как же обстояло дело с солдатами РОА, которые ведь сами считали себя военнослужащими собственных национальных вооруженных сил и (хотя это, возможно, было не сразу заметно для союзных войск) носили и иную униформу – русские кокарды вместо германской эмблемы, а также знак РОА? Возможно, к этой меньшей группе можно было относиться, предъявляя обвинение в измене? Данное обвинение представляется мало состоятельным и в этом случае. В целом следует сказать, что понятие измены Родине всегда может быть связано лишь с отдельными лицами или малыми меньшинствами. Если же, как это случилось, миллион собственных солдат в конфликте, характеризуемом как «Великая Отечественная война», активно служит в армии на стороне противника, то речь однозначно идет уже не об измене, а о политико-историческом явлении, проложившем себе путь с необузданной силой [663]. Дезертирство в Красной Армии действительно приняло такие масштабы, которые просто исключают обвинения в измене. Кроме того, в недавнем прошлом имеется исторический пример, когда военнопленные солдаты по-военному сорганизовались в лагере врага для борьбы за свободу своей Родины и смогли добиться международно-правового признания в качестве воюющей стороны – Чехословацкие легионы в союзных армиях Первой мировой войны, войсковые части разной величины и значимости, которые состояли исключительно из военнопленных и перебежчиков, подданных Австро-Венгрии, но приобрели характер самостоятельной национальной армии. Возражения со стороны «Центральных держав», которые, разумеется, рассматривали этих солдат как клятвопреступников и изменников, не помешали державам Антанты признать в Париже в 1918 г. Чехословацкий национальный совет как самостоятельное ведущее войну правительство, а легионы – как «единую, союзную и воюющую армию» со всеми правовыми последствиями [664]. Но Чехословацкий национальный совет времен Первой мировой войны по способу своего образования и целям ничем не отличался от Комитета освобождения народов России периода Второй мировой войны, а Чехословацкая армия приблизительно соответствовала Русской освободительной армии и по своей величине. Конечно, солдаты РОА ничего не знали о декларации Великобритании от 9 августа 1918 г. и о декларации США от 2 сентября 1918 г., вводивших новые общепризнанные категории и, так сказать, создавших прецедент международного права, на который они могли бы ссылаться. Напротив, Форин-оффису и государственному департаменту, правовые эксперты которых технически обосновывали выдачу, должно было быть известно, что солдаты Власова в 1945 г. имели тот же статус, что и солдаты Масарика в 1918 г. Тем самым, даже если рассматривать солдат РОА как военнослужащих не германского вермахта, а собственных национальных вооруженных сил, насильственная выдача представляла собой явное нарушение существующего международного права [665].

Великобритания была движущей силой политики выдачи, Соединенные Штаты следовали за ней, хотя и с колебаниями, и, что касается непосредственного применения насилия, в меньших масштабах. Когда в январе 1945 г. вопрос стал актуальным, то начальник объединенной военной полиции Верховного командования союзных экспедиционных сил в Западной Европе генерал-майор Гульон обратил внимание на то, что Соединенные Штаты – по Женевской конвенции – не имеют права передавать военнопленных русских в немецкой униформе в распоряжение Советского Союза [666]. Американское правительство, как упоминалось, хотя и вынуждено было признавать это положение международного права, но тем временем давно нашло путь, чтобы обойти и практически аннулировать женевское ограничительное условие. Оно негласно и самовольно перешло к тому, чтобы отказывать в статусе военнопленных всем тем бывшим советским гражданам в составе вермахта, которые сами не настаивали, что являются немецкими офицерами и солдатами [667]. Кто, подобно подавляющему большинству находящихся в США военнослужащих добровольческих частей, по неведению решительно не претендовал на права военнопленного, тот в результате этого нововведения начиная с 29 декабря 1944 г. депортировался в Советский Союз как больше не находящийся под защитой Женевской конвенции. Лишь малая группа, 154 из 3950 солдат, которые сделали это важное заявление, пока что избежали насильственной выдачи – правда, лишь до тех пор, пока в руках немцев еще находились американские солдаты. Ибо с капитуляцией германского вермахта отпали последние сдерживающие факторы.