Врата Валгаллы - Наталия Ипатова

Было холодно. Обычно уж на что-что, а на холод-то пилоты не жалуются. Но системы обогрева кабины — электрические, а стало быть — их все равно что нет. Правда, скафандр защищает от кельвиновых температур, но, как оказалось — не от нервного озноба. Легко сказать: не впадай в отчаяние! Оно, отчаяние, плещется вокруг, захлестывая кабину, и воды его черны. Все часы слились в единый час, все действия — в монотонные покачивания ручкой. Рубен велел ей двигаться галсами, отсчитывая время прямолинейного полета с помощью пульса. И замолчал, словно в кому впал. Иногда желание позвать его становилось почти нестерпимым.

Больше всего Натали боялась сойти с ума, а потому вбила в свое сознание некий Большой Серебряный Гвоздь, вокруг которого вращалась Вселенная. Гвоздем этим был Назгул. Никто, кроме нее, неумелой и, в сущности, глупой, не спасет его.

Космос, где, как помнилось ей, некуда было плюнуть, чтобы не попасть во врага или в друга, был издевательски пуст. Физиологические желания не давали себя знать. Через несколько часов осталась только усталость. Через сутки сознание начало мерцать. Хуже всего — зигзаги стали неровными, а это бог весть к чему могло привести. Безгласно улететь в далекий космос или, чего доброго, попасть в цепкие лапы притяжения планеты и в ее атмосферные слои. Сгоришь — и пикнуть не успеешь. А то и собственные АКИ примут безгласный истребитель за рвущегося к цели врага.

Потому Натали по собственной инициативе решилась выпрямить курс и довериться инерции. Вывезет астрономическая кривая, так вывезет, а своих сил держать глаза открытыми больше нет у нее.

Так и Зиглинда летела во тьме, ожидая чуда.

* * *

Пришла в себя она только под яркой лампой, свет ее мучительно резал глаза сквозь сомкнутые веки. Не открывая глаз, лениво поразмыслила на предмет света того и этого. Мышцы болели, по коже проносились холодные вихорьки с мурашками. На предплечьях и запястьях ощущались тугие повязки. Это Натали не понравилось, кулаки непроизвольно сжались. Глаза она открывала понемногу, осматриваясь сквозь ресницы: чтоб не ослепнуть от долгой тьмы.

Руку к лицу поднять удалось: эластичные бинты фиксировали иглы капельниц, насыщавших кровь глюкозой и чем-то, вероятно, еще. Стены — пластик, замазанный доверху белой краской — выглядели совсем по-домашнему. Лежать бы да лежать, пока звонки не звенят, да не нужно бежать сломя голову, чтобы вновь оказаться в холодной пустоте, пронизанной трассами плазмы, но беспокойство пульсировало в груди и висках, и от ударов его сотрясалось все тело.

Всего и тела — пригоршня тонких косточек, обтянутых бледной кожей, на которой проклятый этот больничный свет выявляет каждый волосок кровеносный. Не груди своей стесняешься перед флотскими медиками — отсутствия груди, беспомощности ключиц, реберный свод выпирает, как надбровные дуги. Натали сильно похудела за несколько недель: скафандр выпаривает влагу как не всякая сауна, вдобавок, хочешь — не хочешь, пилоты приучаются пить реже, дабы не испытывать при перегрузках вполне конкретных неудобств.

Комбинезона на ней не было, скафандра, само собой — тоже. Вообще ничего не было. Спасибо, простынку дали.

Комната затемнилась на миг, словно туча надвинулась. Тучей оказался запыхавшийся комэск. Гросс ворвался в медотсек не переводя дыхания: видать, бежал. Натали невольно потянула простыню к подбородку.

— Тебя уже в список потерь занесли, — сказал он, цепляя ногой табурет для себя. — Двое суток ни слуху, ни духу. Патруль тебя нашел. Спасибо — не расстреляли. Идешь без сигнала, на позывные не отвечаешь. Движешься прямолинейно и равномерно. На то и купились, правду сказать. Сейчас целая Тецима, в которой пилота убили — на вес платины идет.

— Пилота… убили?

— Соку хочешь?

Машинально она взяла из его рук тубу, но вкуса не почувствовала.

— Что с машиной?

— Машина в ангаре, где ей и место. Геннеберг доложит повреждения.

— Доложит? Или уже доложил?! Сколько я тут…

— Лежи, доктор велел!

Натали по-пилотски послала отсутствующего доктора и потребовала комбинезон.

— Иначе ведь так пойду!

— Куда собралась, ты к системам подключена!

Зря напомнил. Вырвала иглы из вен, не поморщившись.

— Слово Геннеберга там последнее! Забыл, что такое Назгул?

— Назгул? Кусок искореженного металлопласта, если хочешь знать.

— Есть вещи, которых я знать не хочу, — рявкнула Натали в лицо начальству, вытолкав оное за дверь. Одной рукой толкала, потому что другой держала на себе простыню. — И есть те, которые одна только я и знаю, вот что! — добавила она «в лицо» закрытой двери.

Вероятно, в простыне-то и крылся секрет успешности ее атаки. Гросс, похоже, струсил, что леди пустит в ход обе руки.

Если и было у Натали желание как следует тряхнуть инженера эскадрильи за лацканы, пришлось с ним проститься. Геннеберг сделал уже свой доклад и, помаргивая, ожидал вердикта начальства, исполнять который тоже назначат механикам Шельм. Рядом с ним мялся Фрост Ларсен. Старшим по званию был тут Тремонт, которому жуть как хотелось переложить решение на чьи-то плечи. А еще — эсбэшник, как же без него. Его Натали больше других боялась, потому что адмирал Эреншельд, царь и бог «Фреки», в назгульих делах внимал ему, как младшему злокозненному богу, у коего и великие просят совета, стоя на скользкой тропе.

Все собрались в ангаре, в кают-компании механиков, откуда Назгул, выставленный в отдельный, очерченный желтым квадрат, был виден через прозрачное окно, а Фрост ерзал, словно ему не терпелось заняться делом, в котором он понимал. Все молчали, рассматривая вторгшегося на заседание пилота. Вообще говоря, в присутствии пилота не было бы ничего странного, если бы… Да если бы все здесь не было настолько странно, что даже странность пилота уже решающей роли не играла.

— Что с ним? — шепотом спросила Натали у инженера.

Тот растерялся. Деку считывателя он вертел в руках, и было ясно, что он только что закончил весьма обстоятельный технический доклад, и никого здесь не устраивало выслушать его вторично. Тем более, с комментариями в духе «для женщин и дураков поясняю».

— Когда обычная машина получает такие повреждения, ее списывают, — сказал лейтенант нервным шепотом. — Потому что ремонтировать ее бессмысленно. Там надо менять… все! Топливопровод искорежен, двигатели вывернуты чуть не наизнанку, реактор… это не реактор.

— Это больше, чем машина.

— Может быть. Но различия не в моей компетенции.

«К счастью», — так это прозвучало.

— Это больше, чем человек.

— Не городите ерунды, леди, — взорвался командир летной части. — Что до меня, меня мутит от деклараций в любой форме. Я бы почку отдал, чтобы вернуть в строй Эстергази… в любой из его ипостасей. Повреждения, полученные им, несовместимы с жизнью… Тьфу! Съер Лецински, — это к офицеру СБ, — могли бы вы объяснить это леди доходчиво и вместе с тем в правильной терминологии?