Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон

Маргарета нажала на ручку входной двери, вошла в подъезд и огляделась. Стены, обшитые потемневшей вагонкой, протертый линолеум на полу. И никаких новшеств, даже элементарной синей таблички с белыми пластмассовыми буквами — списка жильцов. Впрочем, на стене висело четыре старомодных почтовых ящика, может, какой-нибудь из них — Биргиттин. Но нет. Фамилии «Фредрикссон» ни на одном из них не было. На них вообще не было фамилий.

— Да чтоб ты провалилась! Блядь чертова!

На верхнем этаже открылась дверь, оттуда громыхнул бас, секундой позже вниз по лестнице загремели тяжелые шаги. Маргарета прижалась к стене. Человек, проходя мимо нее, накинул на себя черную куртку, кожаная пола хлестнула ее по лицу, но он словно бы ничего не заметил и, пинком распахнув дверь, скрылся. Но прежде чем дверь захлопнулась, она успела разглядеть на его куртке здоровенное, во всю спину, изображение тигра.

«Мальчишка, — подумала она. — Биргитта связалась с несмышленышем».

Теперь она знала, что пришла, куда нужно. Это был Дог, малость растолстевший и потрепанный, но, несомненно, тот самый Дог, что несколько лет назад был первым рыцарем раггарского ордена. А если Дог здесь, то, скорее всего, и Биргитта тоже.

Где-то закричал младенец, и была в его плаче какая-то обреченность, от которой поднимавшуюся по лестнице Маргарету передернуло. Она остановилась на площадке. За которой из этих двух коричневых дверей — Биргитта? Сама не зная почему, она выбрала правую.

Звонок заставил младенца умолкнуть, но лишь на мгновение, спустя секунду крик раздался снова, одновременно со звуком шагов по дощатому полу.

— Да, — сказала Биргитта и распахнула дверь. — Что такое?

Квартира оказалась допотопной, без отопления и горячей воды. Из щелей дуло. Одинокий обогреватель с открытой спиралью алел посреди кухни, а на железной плите стояла электроплитка. Нагреваются такие сто лет, Биргитта успела выкурить три Маргаретины сигареты, пока сварился кофе. Где-то продолжал кричать ребенок, но уже негромко и не так отчаянно.

Биргитта по-прежнему была красива: волосы такие же ослепительно-светлые, кожа — ровная и бархатная, и такой же мягкий изгиб губ. Но кончики пальцев — такие же распухшие вокруг под корень обкусанных ногтей, а в волосах уже четко просматривались борозды от расчески. Голову не мешало бы помыть. Ей вообще не мешало бы помыться: грязно-серая полоса на шее, памятная со времен детства, появилась снова, и теперь казалось, это железный ошейник сдавил ей горло.

Биргитта, заметив ее критический взгляд, взглянула в ответ не менее критически.

— Ты похожа на мокрую курицу. — Разлив кофе, она подпихнула блюдце с сухарями в Маргаретину сторону. — Что ли, вплавь сюда добиралась?

— Дождь идет, — объяснила Маргарета, хватая сухарик. — А я шла пешком от самого вокзала.

Биргитта бросила взгляд за окно, похоже, она только сейчас заметила там серую холодную морось. Потом равнодушно повернулась к окну спиной и вытянула ноги перед собой, разглядывая свои стройные икры, обтянутые черными нейлоновыми чулками. Ребенок, уставший было кричать, заплакал снова, но тоньше и слабее. Биргитта его словно не слышала.

— И чем теперь занимаешься? — Она опустила ноги.

— Учусь. В Гётеборге. Я же писала. Ты что, не получила письма?

Биргитта пожала плечами, зажигая сигарету:

— А в Мутале ты зачем? Если переехала в Гётеборг?

Маргарета протянула сверток через стол и попыталась улыбнуться:

— Чтобы принести тебе рождественский подарок.

Биргитта уставилась на сверток, уронив обгоревшую спичку в пепельницу, но брать его явно не собиралась.

— Бери, — сказала Маргарета. — Это тебе!

Биргитта нерешительно взяла сверток одной рукой, но потом, сдвинув сигарету в угол рта, проворным движением энергично рванула ленточку и скотч.

— Ого. — Она выпустила другим углом рта облачко дыма, держа розовую кофточку перед собой. Кофточка была с глубоким треугольным вырезом, такие успели выйти из моды и смотрелись немного забавно, но Маргарета знала, что Биргитте нравится стиль «вамп» — кофточки с глубоким вырезом и узкие юбки.

Биргитта положила кофточку на колени, вынула изо рта сигарету и недоверчиво пыхнула дымом:

— Ты, что ли, приехала из Гётеборга, чтобы подарить мне кофту?

Маргарета, вдруг смутившись, взялась за чашку.

— Нет. Я на Рождество была в Вадстене. У Тети Эллен.

Биргитта наморщила лоб:

— Что, старуха переехала? Она теперь в Вадстене живет?

Маргарета сделала глоток.

— Она в Вадстенском приюте.

Вид у Биргитты был удивленный.

— Она все болеет?

Маргарета кивнула, уставившись в стол. Клеенка потрескалась, из трещин торчали белые нитки.

— Ее парализовало. Половину тела. Она никогда не выздоровеет.

Биргитта глубоко затянулась и, отведя взгляд, произнесла резким голосом:

— Я не виновата.

Маргарета опустила глаза, не зная, что ответить. Наступило молчание, дождь шелестел по стеклу, а плач ребенка понемногу иссякал, как ручеек. Маргарета глядела в свою чашку, вдруг почувствовав усталость. Безнадежно. Даже Биргитте она не сможет рассказать о том, что с нею случилось осенью, а если и сможет, то Биргитта не поверит ей, во всяком случае, ничего не сможет объяснить, слишком крепко укоренившаяся в собственной жизни. Ребенок перевел дух, а секундой позже плач перешел в отчаянный вопль.

— Чертов гаденыш!

Биргитта оттолкнула чашку, поднялась и, пройдя в одних чулках через кухню в переднюю, скрылась из виду. Было слышно, как она хлопнула дверью.

— Тихо! — крикнула она пронзительным голосом. — Не замолчишь — убью!

Маргарета вскочила так поспешно, что упал стул у нее за спиной, только теперь до нее дошло, что ребенок находится тут, в Биргиттиной квартире. Она в три шага одолела кухню и, чуть не поскользнувшись на линолеуме прихожей, ухватилась за дверной косяк.

Биргитта стояла в маленькой темной комнатке, должно быть, спальне: шторы были опущены, а у стены стояла незастланная постель, на полу на матрасе валялись драные одеяла. Посреди комнаты стояла детская кроватка. Пахло отвратительно, испражнениями и чем-то приторным.

Биргитта застыла у кроватки по стойке «смирно». Спина прямая, как копье, руки прижаты к телу, взгляд устремлен в потолок.

— Цыц! — кричала она. — Цыц, засранец, не то убью!

Из кроватки донесся пронзительный крик и показалась маленькая ручонка. Маргарета нерешительно шагнула в комнату:

— Биргитта? У тебя ребенок?

Биргитта круто повернулась и тупо уставилась на нее:

— А ты думала — нет?

Ей удалось обставить это как подобие игры — младшая сестренка просит старшую дать ей поиграть в свою хорошенькую куклу. Мальчику было всего три месяца, и он почти ничего не весил, и все-таки Маргарета словно уловила блеснувший в его глазах совершенно осознанный страх, когда она подняла его и снова положила в кроватку. Его попка оказалась темно-малиновой, почти лиловой, — она попыталась подтереть его краешком ползунков, все равно безнадежно испачканных — жидкий кал давно просочился сквозь памперс и растекся по ногам.