Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон

— Ничего?

— Ну да. В смысле потрахаться?

Маргарета чуть вздергивает верхнюю губу. О господи.

— Пожалуй. Но не в этом дело. Мне было одиноко, мне был нужен кто-то...

Она умолкает, молоденький официант ставит перед нею тарелку, и она равнодушно глядит на семгу. Биргитта тянется за солонкой и солит картошку широким жестом сеятеля. Маргарета, переведя дух, продолжает:

— Это было так ужасно — то, что случилось с Тетей Эллен, я, наверное, с год потом была в шоке.

Биргитта цепенеет, глаза ее суживаются.

— Я не виновата!

Гнев Маргареты вспыхивает снова — неужели трудно выслушать?

— Разве я это говорила?

Биргитта отпускает солонку и принимается искать сигареты, потом, выпятив губы, щелкает зажигалкой.

— Вы всегда меня обвиняли! Всегда!

Маргарета накалывает ломтик картофеля на вилку, ее так и подмывает выплеснуть накопившуюся злость.

— Мы же с учителем сами тебя видели как-то вечером...

Взгляд Биргитты блуждает, бросив зажигалку, она роется свободной рукой в кармане джинсов.

— На, погляди, — говорит она. — У Кристины, видно, не все дома, она меня прямо преследует. Смотри, какую херню она мне...

Она швыряет на стол сложенный вчетверо желтый листок и дрожащими руками пытается его развернуть. Маргарета наблюдает за ней с нехорошей улыбкой, теперь она не даст себя провести. Довольно ею манипулировали. Она устала быть любезной. Чего ей бояться-то?

— Ага, — говорит она. — Так и было. Мы видели тебя как-то вечером. На панели в Салтэнгене.

Секунду Биргитта пялится на нее, а потом, ткнув сигаретой в шницель, хватает желтый листок, вскакивает и тянет к себе куртку, висящую на спинке стула.

— Сволочь! — шипит она через плечо. — Шкура двуличная, задавака! Вы что, вдвоем это подстроили — вместе с Кристиной?

Маргарета холодно смотрит на нее. Пусть идет куда хочет — тем быстрее удастся добраться до Стокгольма! Но гнев ее еще не насытился: хочется вонзить зубы поглубже и отхватить от Биргитты кусок побольше! Подперев рукой подбородок, она осведомляется дружелюбнейшим голоском:

— Что, Дог был твоим сутенером? А мальчик? Издержки производства?

Биргитта сдергивает куртку со стула и накидывает на плечи — та развевается, словно мантия, когда она бросается к дверям. Туфли определенно велики, они шаркают по полу и чуть не сваливаются.

Разумеется, Маргарету будут мучать угрызения, но не раньше, чем она доест семгу. Пульс бешено колотится, и она торопливо пихает в себя еду. Она жует и глотает и с каждым куском ощущает себя крепче и увереннее. Еда вкусная, вкуснее, чем она ожидала, в особенности без этого поганого пива, — поманив к себе официанта, она сразу велела ему забрать пиво и принести бутылку минеральной. Маргарета никогда не любила пива. Оно ей противно, а те, от кого разит пивом, еще противнее. Факт.

Терзания наступают, когда официант приносит кофе, она склоняется над чашкой, упершись лбом в ладонь, и дрожит. Что на нее нашло? Как у нее язык повернулся? Что она, собственно, знает о жизни Биргитты, и разве сама она не ходила по улицам, вдавив руку себе под ложечку, словно зажимала кровоточащую рану? Может, и у Биргитты не было в жизни иного утешения, кроме встреч с незнакомыми мужчинами? Может, она, в точности как Маргарета, искала лишь подтверждения того, что она действительно существует?

Маргарета проводит рукой по лицу, выпрямляется. Нет. Между нею и Биргиттой — ровным счетом ничего общего. Сама она действительно однажды потеряла себя, едва не впав в отчаяние в первые несколько недель своей жизни в Гётеборге. Но уже весной, в следующий семестр, все стало иначе. Каждую неделю из Вадстены приходила открытка с дрожащими буквами и телеграфным текстом: Скоро весна! Будь умницей! И эти открытки словно бы ее разбудили, заставили открыть глаза и оглядеться после долгого сна. Ничем она не хуже других однокурсниц, так почему бы и ей не ходить на все праздники и вечеринки? И ее половое безумие приобрело более пристойные формы, она поняла, что преодолеть ужас и отчаяние могут помочь и собственные однокурсники. Она ходила с ними в кино и на митинги против войны во Вьетнаме, а потом даже перебралась жить к одному из них и прожила почти год в старом губернаторском доме в Маюрне, пока в одно прекрасное утро не покинула его, точно так же, как со временем последовательно покинула еще четверых. Просто поднялась пораньше, тихонько собрала вещи, оставив его досыпать в двуспальной постели, а сама ринулась в меблированные комнаты и в очередной роман с новоиспеченным доцентом. Но в отличие от Биргитты она всегда вела себя ответственно, даже в самые критические моменты — никогда не забывала про соответствующие таблетки.

И тем не менее нет у нее права заноситься над Биргиттой, нет права ее судить. Ведь неизвестно, что было бы с нею самой, если бы та неведомая женщина не ушла и не подбросила Маргарету в прачечную, а осталась бы, нависнув как тень над ее детством. Маргарета была счастлива и благодарна Богу — кем бы он ни был — за то, что попала к Тете Эллен и все сложилось так, как сложилось. Что она избежала участи Кристины и Биргитты.

Но в одном Биргитта права. Ее всегда и во всем винили. Все время, пока Маргарета корила себя за то, что распахнула дверцу телефонной будки и показала Кристине нацарапанные на стенке вирши, где-то в сторонке таился другой укор. Биргитта! Если бы она не с такой готовностью снимала трусы в машине то одного раггара, то другого! Если бы ей хватило ума не щеголять тем, чего другие стыдятся! Если бы она только понимала, как ей повезло, когда от своей оторвы-мамаши она попала к Тете Эллен! И самое главное: если бы только Биргитта не сказала или не сделала того, что она, видимо, сказала или сделала, когда у них случилась стычка с Тетей Эллен, — того неизвестного, отчего сердце Тети Эллен бешено забилось, погнав кровь по жилам, так что сосуд в ее мозгу не выдержал и лопнул. И тогда вся жизнь для них четверых сделалась совсем другой! Дура чертова!

Маргарета, поправив челку, берется за чашку, руки у нее дрожат. Разумеется, она зла на Биргитту! Это бессильное бешенство душит ее уже тридцать лет, с того мига, когда, шагнув в дверь дома Тети Эллен, услышала этот пронзительный скулеж: «Я не виновата, я не виновата, я не виновата!»

Прежде чем закрыть за собой дверь, прежде чем сделать несколько шагов через холл, прежде чем даже увидеть Тетю Эллен на полу гостиной, она уже знала: жизнь больше никогда не будет такой, как раньше.

Тетя Эллен упала на пушистый ковер и описалась, аммиачный запах ударил Маргарете в нос, когда, встав на колени, она схватила ее руку в свою:

— Тетя Эллен! Что случилось?

Тетя Эллен подняла одну бровь и шевельнула губами, верхняя была в крови, хлынувшей из носа, и в левом уголке рта выступила слюна. Она не могла говорить. Маргарета подняла голову и глянула на Биргитту, та стояла, распластавшись по стенке у окна. При полном параде: крепко надушенная и начесанная, в узкой юбке и джемпере в обтяжку. Презрение сжалось в Маргаретиной голове в одну пылающую перед глазами точку. Дрянь! Она сглотнула: