Чернь и золото - Адриан Чайковски

— Не моей шпаги, нет. — Она подступила ближе. — И не меня тоже. Великий Тизамон не страшится никого как на земле, так и под землей. — Ей вспомнились Коллегиум и Пирей, которого она задирала таким же образом. Гордость, вот ключ к любому мантиду. Снаружи они покрыты броней, но внутри ужасные недотроги.

Разве она сама не мантидка наполовину?

Видя, что она наступает, Тизамон отошел — не из боязни, а просто не желая с ней связываться. На улице он сразился бы с первым встречным, но ее вызов не примет. Погнаться за ним? Так оторвется ведь, ищи потом в темноте.

— Боишься ты моего лица, — пустила свой зазубренный дротик Таниса.

Его поза слегка изменилась. Незримая нить продолжала связывать их, точно земляков-муравинов.

— И прошлого тоже боишься, — продолжала Таниса. — Потому что бросил ее. Тебе удобнее было думать, что она тебя соблазнила и предала, чем найти ее и узнать, что же случилось на самом деле. Но теперь ты знаешь — знаешь, что сам ее предал, и вот этого ты никак не можешь переварить!

Она бросилась на него, и он больше не стал отступать.

На один страшный миг ей показалось, что она сейчас продырявит его насквозь, но она забыла, с кем бьется. Отразив ее выпад в самый последний момент, Тизамон выпустил коготь и перешел в атаку.

Теперь уже отступала она — вернее, пятилась. Фонарик, подвернувшийся под ноги, она пинком отшвырнула к самому краю дорожки и сама отлетела шагов на десять назад. Тизамон, приостановившись, дал ей шанс восстановить боевую стойку.

Такого боя у нее еще не было. Он не походил ни на коллегиумские дуэли, ни на уличные драки между геллеронскими бандами. Коготь Тизамона мелькал быстрее, чем замечал ее глаз — его мастерство требовало приложения всех ее молодых сил.

И она продолжала нападать раз за разом, всячески обходя его круглую гарду. Отразив выпад, он сможет достать ее, но и она его тоже. Его лицо, на которое упал луч фонарика, было грозным.

Она совсем забыла о его левой руке. Когда ей почти удалось преодолеть его оборону, он отбил шпагу свободной ладонью, и коготь сверкнул, летя к ее горлу.

Она отшатнулась, едва не потеряв равновесие. Коготь прошел совсем близко от ее шеи, но шпага тут же ответила, полоснув мантида поперек живота. Отразив левой перчаткой и этот удар, он подставил Танисе свой левый бок. Мгновенно высвободив клинок, она отвела его далеко назад и сделала выпад — но цель успела переместиться, и коготь уже целил ей в голову.

Таниса отскочила снова и на сей раз упала. Коготь прошел над ней, но противник опять не воспользовался своим преимуществом, позволив ей встать.

Что его сдерживало? Неужели ее лицо, как сказала она сама? Фонарик оказался между ними, и свет упал на нее. Это случалось уже дважды, и каждый раз Тизамон останавливался.

Глядя прямо на нее — на покойную Атриссу, — Тизамон напал снова, и она поняла, что удача больше ее не спасет.

Коготь с бесконечной грацией обошел ее гарду и зацепил клинок, дважды коротко звякнув. На мгновение они сошлись совсем близко, лицом к лицу — и Таниса отошла, избежав его костяных шпор. Он снова подтанцевал к ней, сорокалетний боец, с раннего детства обучавшийся своему ремеслу. С фонариком за спиной он снова стал тенью, шаг за шагом теснившей Танису назад.

Это была сама смерть.

Думать не было времени. Все, чем она располагала — ноги, туловище, клинок, — зависело целиком от инстинкта. Она парировала и нападала сама, но ведущая роль, словно по закону природы, всегда оставалась за ним. Когда он ускорил темп, Таниса начала задыхаться. Удары сыпались на нее из мрака — она не столько видела их, сколько слышала. Перестав атаковать, она перешла в глухую защиту. Очень скоро Тизамон захватил когтем ее клинок. Таниса вцепилась в рукоять что есть силы, но он повернул руку, и ее прекрасная шпага, подарок Стенвольда, переломилась у самой гарды.

Сейчас он убьет ее.

Таниса вскрикнула. Чувствуя холодный коготь у горла, она с достоинством, сама себе удивляясь, приготовилась умереть от руки родного отца. Должно быть, ему стоит большого труда так долго сдерживать смертельный удар? Нет… он спокоен. Глаза Танисы постепенно привыкали к едва разбавленной фонариком полутьме, но выражения его лица она по-прежнему не могла рассмотреть.

Она боялась заговорить, не доверяя своему голосу. Тизамон тоже молчал.

Коготь, оставив горло, захватил щеку. Мантид несколько раз повернул ее лицо вправо-влево, убрал коготь и уперся рукой в стену туннеля.

Позже, гораздо позже ей пришло в голову, что в это мгновение она могла бы его убить.

— Ты и вправду моя дочь, — вымолвил он. — Моя и ее, будь я проклят!

Сказав это, он впервые сделал ей больно.

Все в Танисе перевернулось, рукоять шпаги выпала из сведенных пальцев. Нетвердо держась на ногах, она сделала шаг к Тизамону.

— Ты все верно сказала, — продолжал он. — Я жил с ее мнимой изменой семнадцать лет, а правду узнал всего пару дней назад.

Ей тоже хотелось сказать что-нибудь — проклясть его, а может быть, пожалеть, — но тому и другому помешали рыдания.

Теперь она и на его лице читала признаки такого же горя.

Она не верила, что он сможет коснуться ее теперь, когда раны прошлого вскрылись заново, но его рука легла ей на плечо и сдавила его — можно было подумать, что он рвет крапиву.

Таниса прижалась щекой к золотому диску у него на груди.

Чи просыпалась с опаской, слыша вокруг тихие разговоры. Она, укрытая плащом, лежала на жестком соломенном тюфяке — но не в тесной камере, где слышалось только дыхание Сальмы, а в куда более просторном и гулком месте.

«Ты больше не в тюрьме, — шепнула ей заново ожившая радость. — Не во власти Тальрика».

Кусочки головоломки начали складываться.

Таниса, ном и другие спасли ее.

Она свободна.

Чи резко села, и Наследие рассеяло окружающий ее мрак. Над головой виднелись тяжелые своды, вокруг спали какие-то люди, у дальней стенки сидел Ахей. Только одна Чи была способна различить под капюшоном блеск его глаз, а ведь всего миг назад она даже его имени бы не вспомнила.

Спящие, около двадцати человек, лежали рядами. Еще полдюжины караулили или просто проснулись рано, как и она. Чи, наверное, видела этот подвал, когда ее сюда привели, но опять-таки ничего не запомнила.

— Чи, — позвал тихо кто-то: Тото сидел у нее в головах, почти напротив Ахея. Она инстинктивно схватила его за руку — убедиться, что ни он, ни свобода ей не приснились. — Ты поспала бы еще, до рассвета хотя бы.

— Я совсем утратила чувство времени. Где это мы?

— В укрытии местных подпольщиков. Они нас провели во дворец, но на этом и все, — мрачно пожаловался Тото. — Им только и надо было, что освободить собственного вождя.