Ковыль (сборник) - Иван Комлев

«Ладно, – думал Павел, критически переосмысливая тот прошлогодний ликбез, – но если лопасти при вращении нагнетают воздух под себя, гонят поток сверху вниз, то когда двигатель остановится и воздух пойдёт в обратном направлении… Что получится? Значит, винт тоже должен вращаться в другую сторону? Но тогда лопасти должны будут остановиться на какой-то момент, и машина в этот миг окажется неустойчивой и перевернётся! Получается, что винт и при авторотации – запомнилось словечко из того разговора – может вращаться лишь в том же направлении. Следовательно: лопасти должны иметь возможность изменять угол атаки от плюсового до минусового угла!»

Да, ведь и об этом, кажется, приходилось Павлу слышать раньше. Он просто забыл… Нужно в момент, когда заглохнет двигатель, изменить угол атаки лопастей. Всё зависит, в конечном итоге, от опыта и мастерства пилота. В мастерстве Васильева, сумевшего в аэропорту Туры поднять вдвое перегруженный вертолёт, сомневаться не приходится. А вот опыт такой посадки… Всё же есть надежда: командир тащит машину вверх для того, чтобы обеспечить наибольшую дальность полёта, чтобы увидеть открытое место и дотянуть до него.

Все эти рассуждения промелькнули в голове инженера Середюка мгновенно, как расчёт вариантов у шахматиста, находящегося в цейтноте. Он повернул голову, чтобы взглянуть на табло, но оно было заслонено Локтевым. Павел оторопел: фуражка над бледным, белым, как лист бумаги, лицом техника поднималась вверх! Выражение: «волосы встали дыбом» – не выдумка досужих людей, а факт!! Локтев, который был старше всех – ему под пятьдесят, – который прошёл войну, награждён, в том числе и медалью «За отвагу!», который пожил, казалось бы, достаточно и мог, наверное, к возможной гибели отнестись философски, Локтев боялся смерти больше других!

Павлу вдруг стало смешно, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться и не наделать паники – подумают, что свихнулся. И вслед за приливом весёлости холодная волна жути прошлась по его спине.

Вертолёт, продолжая набирать высоту, накренился влево. Павел увидел в иллюминаторе, там, куда пилот разворачивал машину, далеко впереди, где заканчивался склон горы и где должна бежать речка, узкий, но длинный прогал – рыжеватую марь.

«Неужели надеется дотянуть?»

А полянка на склоне уже совсем близко.

Хоть момента, когда кончится горючее, внутренне сопротивляясь ему, ждали, наступил он неожиданно. Корпус вертолёта не перестал вздрагивать – лопасти всё так же вращались, очерчивая круг, на котором всей тяжестью висела машина с людьми, однако рокот стал мягче, едва слышен.

Но и в эту минуту, хоть полянка была под ними, курс не изменился – пилот направлял вертолёт к реке. Земля властно позвала машину к себе, и она, движимая ещё сохранившейся инерцией, понеслась по крутой дуге под уклон, как многотонный снаряд, всё быстрее и быстрее…

Говорят, что в последние свои минуты человек успевает припомнить всю жизнь. Если это так, то оставалась надежда: Павел вспомнил лишь две последние недели, скорее, даже не вспомнил, а подвёл им итог. К этому шло. Падение вертолёта не было случайным.

Хотя начало лежало далеко за пределами этих недель и заключалось не только в них, но и в обстоятельствах, от них совершенно независимых.

Выезжая каждый раз ранней весной на полевые работы, Павел чувствовал в своей душе смутный протест. Он отрывался от семьи, работал по снегу, а потом в половодье, к середине лета уставал и физически, и морально. И чувствовал, уставали и все остальные члены его бригады. В разгар сезона, когда погода – самый существенный фактор для работающих под открытым небом – была великолепной и, казалось, можно было играючи закончить задание, наступал спад, и продвиг в наблюдениях был лишь чуть больше, чем в весенние трудные месяцы. Работы затягивались до осени, всё становилось немилым, надоевшим до тоски. И тогда каждый шаг становился трудным, требовавшим предельного напряжения не только мышц, но и воли.

Этой весной Павел сказал Веткину, начальнику экспедиции:

– Василий Георгиевич, я поеду в поле после майских праздников.

Тот изумлённо поднял брови – выезд бригад на полевые работы, начинавшийся в конце марта, обычно заканчивался в двадцатых числах апреля, – спросил:

– Успеешь? Задание у тебя самое большое. Может, перед праздниками поедешь? Числа двадцатого из города на базу, а где-нибудь двадцать пятого – залетишь на свой участок.

Павел отрицательно покачал головой:

– Нет. Если выезжать до, то надо пораньше. Пилоты к двадцать пятому наверняка вылетают месячную норму и после праздников появятся на базе не раньше седьмого, а то и десятого мая. Каждый год ведь так. И будем мы там куковать – ни дома, ни в поле – не меньше двух недель. Только после мая – раньше не поеду, не хочу напрасно силы растрачивать и здоровье, на снег, на весеннюю воду… А работу к сентябрю закончу.

Собственно, Веткину в данном случае решать было нечего, всё решал Павел. Дело в том, что экспедиция у Веткина была прежде чисто топографической, а когда ей дали в план и геодезические работы, то специалистов пришлось приглашать из других экспедиций предприятия. Естественно, что начальники там были не дураки и отпускали, мягко говоря, не самых лучших наблюдателей. И веткинцы в позапрошлом году план по наблюдениям триангуляции завалили, вдобавок и браку наделали. А в прошлом году Веткин, с разрешения начальника предприятия, переговорил с классными специалистами; волонтёров, готовых перебраться из городов, из благоустроенных квартир, в Большой Дол, посёлок, расположенный в часе езды на электричке от областного центра, кстати, в прекрасном сосновом бору, не нашёл, но уговорил Павла Середюка и ещё одного инженера сезон поработать у него. Тут ещё повезло с Мушелем, молодым специалистом, окончившим Львовский политехнический институт, который с первого сезона пошёл работать самостоятельно и отнаблюдал хоть и значительно меньше других, но с хорошим качеством. Так что прошлый год кончился для экспедиции благополучно. Второй инженер ещё один год работать у Веткина отказался наотрез:

– А то в родном коллективе обо мне забудут.

Павел же выдвинул вот это условие:

– Еду, но только после майских праздников.

Василий Георгиевич дал тогда согласие, и теперь, когда вопрос решался уже конкретно, с минуту помолчал, обдумывая возможные последствия, потом сказал:

– Ладно. Только до поры не говори остальным о времени своего выезда, а то желающих много найдётся, тогда план завалим. План второго квартала – уж точно.

С этим Павел был согласен и о своей договорённости с начальником экспедиции не распространялся.

Правда, Борис Мушель что-то заподозрил и тоже тянул с выездом – то дополнительные исследования своего теодолита затеял, то расчёт каких-то новых табличек для вычислений, а когда все возможные в его положении способы исчерпал, то спросил Павла напрямик:

– А ты что не выезжаешь?

– А ты? – засмеялся Павел. Потом добавил серьёзно: – Помощника жду, ты же знаешь – у меня студент.