1661 - Дени Лепе

— И никто, — холодно прервал его король, — не смеет пересматривать ее, если только кому-то вдруг не взбредет в голову вскрыть страшный ящик Пандоры. Я отлично представляю себе, что значит хорошо мне служить. С другой стороны, не очень хорошо, когда суперинтендант финансов пытается изображать из себя мудрого философа. Забудьте о том, что написано в Библии, господин суперинтендант. И, Бога ради, постарайтесь отдавать больше сил тому, чтобы обеспечить меня необходимыми средствами и впредь устраивать столь же прекрасные приемы, как сегодня.

«Он держит меня за сумасшедшего, — решил суперинтендант, — или, может, я до того возбужден, что потерял способность ясно выражать мысли?»

— Я так ничего и не понял из ваших слов о каком-то там манускрипте, — продолжал молодой король. — Вернее, понял одно — любой другой на моем месте, куда менее доброжелательный, просто счел бы манускрипт еретическим, кощунственным и оскорбляющим мое величество. «Светоч»! «Подорвать основы, на которых зиждется ее величие»! Не хватало еще, чтобы вы завели разговор о республике, господин суперинтендант! — вспылил король, но с нарочитым усилием взял себя в руки. — Ваши слова режут мне ухо! Вы случайно не больны?

Не дожидаясь ответа, король отошел от Фуке, потом обернулся и серьезным, размеренным голосом сказал:

— Прощайте, господин суперинтендант, пора и честь знать.

Поняв, что вечер потрачен впустую, Фуке, словно громом пораженный, последовал за Людовиком XIV, медленно и величаво прошествовавшим из гостиной и встреченным низкими поклонами поспешивших обступить его придворных.

Фуке стоял у подножия парадной лестницы, дрожа точно в лихорадке, одолевавшей его весь вечер, и провожал взглядом удалявшуюся карету короля Франции.

К нему подошел Лафонтен.

— У вас такой скорбный вид, хотя вечер удался на славу! Во всех отношениях! Могу вас заверить, такое при дворе никогда не забудется!

— Да услышит ваши слова король! — проговорил министр, поднимаясь по ступеням парадной лестницы замка Во.

Осунувшийся, бледный, Фуке с досадой оторвал тесьму от обшлага рукава и швырнул ее на землю. Дрожь, пробегавшая по его телу, выдавала нервное возбуждение, во власти которого он все еще находился. Жестом Фуке остановил Габриеля, собиравшегося что-то сказать. Из большой передней было видно, как часть гостей все еще прогуливалась небольшими компаниями по парку вокруг водоемов и как дамы кутались в наброшенные на плечи шали. Между гостями сновали лакеи, разбиравшие сервировочные стойки с угощениями, расставленные среди деревьев. Другие гости группами, похожими в бледном лунном сиянии на размытые радужные пятна, теснились у дверей замка; на посыпанной гравием аллее скрипели колеса отъезжавших экипажей.

Фуке и Габриель молча наблюдали за происходившим, когда звук шагов по каменному полу заставил их обернуться. Д'Орбэ, озабоченный и усталый, вошел и прислонился к дверному косяку.

— Вот, значит, чем все обернулось, — проговорил он потухшим голосом. — Всенощная, господа, закончилась, и боюсь, как бы наши надежды не развеялись с рассветом.

Фуке изумленно посмотрел на архитектора.

— Конечно, было глупо в это верить, однако потерянного уже не вернуть. Вот так обстоят дела. До последней минуты хотелось оставаться верными нашим идеалам и отвести опасность раскола и гражданской войны. Но дело пришлось иметь с неблагодарными. Хуже того: нас так и не поняли. В конце концов, какая теперь разница? Мы зашли слишком далеко, и назад дороги нет. Сегодня вечером, господа, наши корабли сгорели во время праздничного фейерверка вместе с бенгальскими огнями. Король сделал вид, будто ничего не понял, хотя на самом деле, напротив, понял все. Опасность слишком велика.

Архитектор поднял глаза к куполу и сказал:

— Он там, на том же месте, между двумя потолочными перекрытиями.

Опустив взгляд, д'Орбэ холодно посмотрел на Фуке и решительно прибавил:

— Нужно действовать без промедления. Необходимо как можно скорее передать одну копию кодекса папскому легату, другую — парижскому парламенту, а остальные, с нарочными, — в парламенты всех провинций. Затем надо спешно выдвинуть войска из Бель-Иля и Бретани на Рен и Нант, потом на Анжер, Орлеан и Париж, А когда восстание охватит все французское королевство, мы возьмем власть в свои руки.

С этими словами он посмотрел на суперинтенданта взглядом, в котором полыхал огонь.

— Надо действовать, Никола, — настойчиво продолжал д'Орбэ. — Если будем сидеть сложа руки — пропадем, и вместе с нами пропадет Тайна.

Фуке покачал головой.

— Ничего не пропадет, Франсуа. Не будем отчаиваться раньше времени. Король пока не отверг мое предложение. Он не сказал «нет». Он вообще ничего не сказал. Я еще раз пойду к нему и попробую растолковать суть документа. Он непременно прозреет. И когда поймет, что есть истина, уже не сможет пойти против нее. Он поймет ее смысл и примет его, я уверен. Нельзя развязывать гражданскую войну, слишком рискованно. Король будет на нашей стороне, — настаивал на своем суперинтендант.

На лице д'Орбэ мелькнула язвительная усмешка.

— Не в моей власти запретить тебе мечтать, Никола. Но ты ошибаешься. Я завтра же отправлюсь в Рим и попрошу братьев рассудить нас. А ты, по крайней мере, держи пока порох сухим и отошли Габриеля в войска с приказом сохранять полную боевую готовность.

— Две недели, Франсуа, дай мне две недели, и я принесу тебе ручательство короля. Поезжай в Рим, если угодно, только дай мне две недели сроку.

— Хорошо. Две недели и ни дня больше.

Д'Орбэ с досадой махнул рукой и удалился.

Габриель хотел выйти следом, но Фуке его удержал.

Как недавно архитектор, суперинтендант тоже устремил свой взгляд на купол — его роспись так и осталась незаконченной.

— В Фонтенбло!

Устроившись в глубине кареты и услышав резкий приказ, будто удар хлыста разорвавший тишину ночи, Анна Австрийская поняла, что король пребывает не в самом добром расположении духа. Несмотря на поздний час, было душно, и королева, заметив пот на лбу сидевшего рядом Людовика, решила, что причина его дурного настроения — духота.

Через несколько минут, когда карета выкатила на мэнсийскую дорогу, обрамленную рядами высоких деревьев, Анна Австрийская нарушила молчание:

— Какая жалость, что с нами не было вашей супруги!

Поскольку король не сказал ни слова в ответ, королеве-матери пришлось самой продолжать беседу, больше похожую на странный монолог.

— По-моему, несмотря на свое состояние, она осталась бы очень довольна пьесой Мольера, да и замок ей понравился бы. А какие чудесные там сад и парк!