Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
– Вам, голубчик, пора домой, – предупредила Елена Григорьевна.
Когда он вышел в коридор, она вернула его, крепко обняла и, целуя, прошептала:
– Не думайте, милый, дурно обо мне… Я совсем не такая нехорошая, как вы думаете…
Опять объятия и поцелуи. Это была еще первая нежная сцена между ними, и Чванов вышел на улицу пьяный от счастья. Он даже пошатывался и несколько раз протирал глаза, точно не мог проснуться.
Да, все это было, и Чванов почти не спал целую ночь. Он лежал в своей постели и улыбался. Боже мой, как она была хороша, и как он ее бесконечно любил!
Как мы уже сказали, апрельское утро было бесконечно, и Чванов пришел в «Славянский Базар» ровно в одиннадцать часов утра, т. е. раньше срока ровно на нас. Проходя в общую залу, Чванов успел заметить, что артельщики, принимавшие платье в передней, сегодня были как-то особенно милы. И буфетчик тоже был мил, и услуживающий официант мил.
– Эге, господин Чванов? – остановил его знакомый голос, когда он проходил к своему столику.
Это был знакомый по Гунгербургу барон фон-Клакк. Он жестом пригласил Чванова к своему столику, даже сам подал ему стул.
– Давненько не видались… – говорил барон, расправляя свои кошачьи усы. – А знаете, доктор Брусницын сдержал свое слово.
– Да?
– Как же, как сказал. Сказал, что умрет в феврале нынешнего года, – так и сделал… Это очень порядочно…
Известие о смерти доктора не произвело на Чванова никакого впечатления. Какой доктор Брусницын? Что ему вздумалось умирать именно в феврале, когда так холодно?
– Да, он сдержал свое слово, как должен делать всякий порядочный человек… А я, знаете, уже успел заказать поросенка с хреном, фаршированный калач… Ведь эти вещи можно получить только в Москве.
Чванов не слушал этой баронской болтовни и совершенно невежливо посмотрел на часы два раза. Было всего еще двадцать минут двенадцатого.
– А помните этого сыщика с рыжими усами, с которым мы играли в карты в Гунгербурге? – продолжал барон и захохотал с какой-то особой фамильярностью.
В этот момент официант подал Чванову на серебряном подносе два письма.
– От барыни, – коротко объяснил он.
Чванов разорвал конверт дрожавшими руками и прочел:
«Милый, дорогой Павел Максимович, когда вы будете читать это письмо, я уже буду далеко… Проститься с вами лично я не имела силы… Прощайте, прощайте, дорогой, милый, и не поминайте меня лихом… Я пишу это письмо, и меня душат слезы… Но нужно быть решительной, а я уже давно решила. Я уезжаю на юг с мужем… Не удивляйтесь и не осуждайте. Причин для этого шага достаточно. Оставаться в Москве я не могла, чтобы напрасно не мучить вас… Мне больно говорить вам, как вы хорошо и безгранично меня любили и как я этого не заслуживала. Напомню вам наш разговор перед отъездом из Гунгербурга. Я говорила вам, что мне нечем любить, что я устала, что я никого не могу любить… Вы были другого мнения, и вы знаете, к чему это повело. Боже мой, что я выделывала с вами, и как мне сейчас стыдно… Сейчас приступаю к искуплению всех своих ошибок. Именно, я еще могу поднять на ноги мужа и спасти его от окончательного падения; затем на моей совести лежит брошенная им его вторая семья, которую он бросил на произвол судьбы, затем… Милый, дорогой, вы не знаете, как мне трудно было расставаться с вами, но это необходимо, – я не желаю губить вашу молодую жизнь, потому что не могу сделать вас счастливым. Вы погорюете, посердитесь на меня и… согласитесь со мной, что я была права. Мы повидаемся с мамой, а потом уедем куда-нибудь в глушь, чтобы начать новую жизнь. Еще раз: не презирайте и не проклинайте меня. Буду нам писать. Прощайте, милый, дорогой… Всегда ваша Елена».
Второе письмо было от Середина, который писал лаконически:
«Дорогой друг Павел Максимович, во всей всемирной истории это, кажется, первый случай, когда муж похищает собственную жену, – и этот муж – ваш покорнейший слуга. Да, бывают сны, а наяву чудней… Кстати, я остаюсь вам должным около шестидесяти рублей, каковые и вышлю почтой. Жму вашу руку и желаю всего лучшего. Весь ваш Ефим Середин».
Чванов побледнел, как смерть, перечитывая эти роковые для него письма. У него кружилась голова, а перед глазами плыли какие-то красные пятна. Половины прочитанного он не понимал и перечитывал снова.
– А вот и фаршированный калач!.. – радостно заявил барон фон-Клакк, когда официант подал закуску. – Только с чего начать: с поросенка или с калача? Как это у вас делается в Москве, господин Чванов?
Но Чванов поднялся и, не отвечая на вопрос, направился к выходу. Официант догнал его со шляпой уже в передней. Чванов как-то особенно нахлобучил шляпу на голову, махнул рукой и навсегда вышел из «Славянского Базара». Он походил на угря, с которого живьем сняли кожу.
1901
Стрекоза
Из летних идиллий
I
Утро было свежее. Ночью выпал дождь, и мокрая трава блестела на солнце. Но утренняя свежесть уже не имела той чарующей, пахучей теплоты, как летом. Стояли первые дни августа, и в воздухе чувствовался первый осенний холодок.
Настасья Ивановна нарочно выбрала дальнюю дорожку парка, чтобы «продышаться» на целый день. Ведь в ее распоряжении был всего один свободный час, именно – от семи до восьми часов утра, и она ежедневно делала одну и ту же прогулку со своего дачного чердачка до вокзала. Ей казалось, что столетние березы, сосны и ели уже знают ее и, когда она проходила мимо, шепчут ей: «Здравствуйте, Настенька. Вы опять идете в свою проклятую будку? Бедная Настенька!..» Девушка знала до мельчайших подробностей свою ежедневную дорогу, каждый кустик, мутную речку, катившуюся в низких глинистых берегах, каждое дерево. Ей казалось, что все деревья добрые, да иначе и быть не могло, потому что они пользуются величайшим счастьем быть вечно на свежем воздухе. А как им весело, когда солнце обливает их своим ликующим светом… Солнце – ведь это сама жизнь, и Настенька ничему так не завидовала, как тем счастливым людям, которые целые дни, недели и месяцы могут пользоваться этим солнцем. О! она всегда сидела бы где-нибудь на солнышке и пила бы солнечный свет, как больные пьют свои лекарства. Да, солнце, солнце, солнце и еще немножко солнца… Тогда бы Настенька не была таким заморышем, руки и ноги у нее не были бы такими тоненькими, лицо не
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!