Стоять до последнего - Георгий Свиридов

— Туда!.. Быстро!.. Кому говорят!

Марина, задирая платье выше колен, неловко полезла по тонким прутьям железной лесенки к чердачному проему, вздрагивая и ежась от каждого выстрела.

Она не видела, как Вальтер присел, схватившись за грудь, как он, кусая в кровь губы, выхватил из кармана пиджака французскую гранату. А снизу уже бежали к нему гестаповцы, стреляя на ходу. Последним усилием Вальтер поднес гранату ко рту, вырвал зубами кольцо и, падая, неловко кинул ее на лестницу.

Граната неуклюже запрыгала по ступенькам, и от нее в страхе, с перекошенными лицами, отпрянули назад гитлеровцы, давя друг друга.

Граната выкатилась на площадку третьего этажа, неторопливо перевернулась, дважды разворачиваясь на месте, и в следующую секунду яркая вспышка, словно молния, озарила полутемный, насыщенный пороховым угаром лестничный колодец, и грохнул взрыв.

Марина бежала по темному чердаку, где на веревках было развешано стираное белье, торопясь к выходу, что выводил на лестницу дальнего подъезда.

1

Игорь Миклашевский стоял у окна. Поезд, монотонно постукивая колесами на стыках рельсов, увозил его все дальше и дальше на запад. В открытое окно врывался свежий предутренний влажный воздух, настоянный на росных луговых цветах и сладковато-терпкой сосновой хвое. Дорога тянулась сквозь лесные массивы. День только начинался, и вдали по низинам голубоватым пухом стелился туман, из которого, словно из воды, торчали зеленые шапки деревьев. Миклашевский смотрел на вырубку, тянувшуюся вдоль полотна железной дороги, и понимал, что такую тяжелую расчистку леса гитлеровцы сделали не от легкой жизни. Партизаны давали о себе знать!.. Еще как давали!.. Вчера под вечер обстреляли и этот поезд, правда, издали, побили стекла, продырявили стены вагонов да троих легко ранили. Миклашевский помнит те неприятные минуты, когда полоснули из лесной чащобы по эшелону. Он вместе с другими солдатами сразу же плюхнулся на пол вагона. А машинист, как нарочно, замедлил ход, подставляя партизанам воинский эшелон, в котором ехал батальон остлегиона.

Минуту спустя, когда первые страхи прошли, вагоны огрызнулись беспорядочной и яростной стрельбой. Палили бешено и зло по лесной безмолвной чаще. Миклашевский, как и все, палил неизвестно куда, пока не пришел приказ из спального вагона, в котором ехал капитан Беккер, командир батальона остлегиона: «Канальи, прекратить стрельбу!»

Ночь проторчали на каком-то глухом полустанке, где, кроме сожженной, наспех восстановленной станционной постройки да нескольких чудом уцелевших деревянных изб, ничего не было. Из вагонов не высовывались, огней не жгли, курили в кулак. Лишь перед самым рассветом, когда снова тронулись в путь, облегченно вздыхали: чем дальше на запад, тем меньше, казалось, шансов встретить партизанскую пулю.

Солнце медленно всходило где-то далеко в России и, поднявшись из-за косогора, удивленно смотрело на удаляющийся поезд, словно хотело разглядеть едущих за границу русских людей, одетых в чужую форму. Солдаты остлегиона толпились у окон, провожая глазами родные, близкие русскому сердцу сосновые боры да березовые рощи, окутанные сизым утренним туманом, прощально хватали взглядами неброские пейзажи, чтобы запечатлеть в своих сердцах навсегда эти буйные лесные края, о которых потом придется грустить в шумной и чужой стране.

Колеса вагонов монотонно выстукивали, как бы спрашивая каждого: куда и зачем едешь? Куда и зачем едешь? Куда и зачем едешь?

Миклашевский отошел от окна, присел на жесткую скамью. В конце вагона тягуче плакала гармонь, выводя слова старой матросской песни:

Напрасно старушка ждет сына домой,

Ей скажут, она зарыдает…

Игорь расстегнул ворот гимнастерки. На душе было тоскливо и беспокойно. Он чертыхнулся и начал думать о Сероштанове.

2

На Сероштанова Игорь обратил внимание еще в первые дни, когда их вывезли из концлагеря в учебный лагерь. Внешне он почти не отличался от концлагеря — такая же ограда из колючей проволоки, такие же сторожевые вышки, приземистые бараки, внутри которых было чуть посвободней и спали на нарах в два яруса, а не в четыре, как в лагере. Сначала Миклашевскому казалось, что Сероштанов выслуживается, лезет из кожи вон, чтобы заслужить одобрительную улыбку начальства. Добровольцы потели основательно: проходили ускоренным темпом «курс подготовки немецкого солдата». Занятия шли от подъема и до отбоя, каждый час был расписан и строго регламентирован. К концу длинного дня выматывались так, что еле доплетались до своих матрасов на нарах.

Сероштанов с первых дней был в числе лидеров, в числе тех, кого начальство ставило в пример другим. Он занимался старательно в учебном бараке, быстрее других освоил немецкую винтовку, хорошо стрелял, выделялся выносливостью на марш-бросках, к удовольствию инструктора, охотно и прилежно отрабатывал приемы на занятиях по физподготовке. По всем статьям, к явному неудовольствию Миклашевского, которое он, естественно, не высказывал, Сероштанов являлся главным конкурентом. Но у Миклашевского имелось одно неоспоримое превосходство — родственник, который служил немцам и занимал довольно высокое положение. Немцы, вполне понятно, Миклашевскому более доверяли, чем другим добровольцам. За время нахождения в учебном лагере Игорь получил два письма, правда, писала тетка Анна Алексеевна, а не сам Зоненберг-Тобольский, он лишь делал ободряющие приписки в конце, но и этого было вполне достаточно, чтобы иметь вес в глазах начальства.

В начале мая, когда услышали скупые фразы о русском наступлении в направлении Харькова, Сероштанов заслужил похвалу командира батальона за «особое усердие в учебе». Но Миклашевский заметил, как тот с трудом скрывает рвущуюся наружу радость, и все понял, хотелось даже подойти и предостеречь парня.

Через пять дней веселый блеск в глазах Сероштанова погас: в сводках немецкого командования зазвучали победные нотки. Завершив перегруппировку своих войск, ударная 6-я армия и группа «Клейст» перешли в наступление из района Славянска, Краматорска и вышли в тыл русским, угрожая им полным окружением… А победный треск в сводках звучал все оглушительней — 23 мая 6-я и 57-я армии русских и особая оперативная группа генерал-майора Бобкина были отрезаны и полностью окружены севернее Лозовой… В последний день мая звучали фанфары: русские армии перестали существовать! Крупная победа! Взяты десятки тысяч пленных!.. Среди убитых обнаружены трупы заместителя командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенанта Костенко, командующего 6-й армией генерал-лейтенанта Городнянского, командующего особой оперативной группой генерал-майора Бобкина, командующего 57-й армией генерал-лейтенанта Подлас…

Во вторник, 2 июня, состоялась церемония принятия присяги. Текст читал незнакомый обер-лейтенант, лощеный, надменный, читал без акцента. Легионеры хором повторяли:

— Клянусь верой и правдой служить великой Германии, ее верховному вождю, главнокомандующему всех освободительных армий Адольфу Гитлеру..