Рожденная чародейкой - Дэвид Фарланд

И вскоре Андерс услышал необычные звуки – топоток крошечных лапок, тихий писк. Он посмотрел вниз, на укрытые сумраком улицы и увидел темные тени, несущиеся по булыжникам мостовой.

Откуда-то с лаем выскочил терьер и схватил одного зверька. Сломал ему спину, и зверек завизжал от боли.

Из всех подземелий города продолжали выбегать крысы. Они выскакивали из сточных труб, из сараев и складов. Прыгали с деревьев и выползали из-под прогнивших полов. Серыми стаями мчались по крышам домов и темной волной выплескивались за крепостные ворота.

То там, то тут слышался время от времени визг женщин, обнаружившие под ногами бегущую крысу.

Об этом долго будут судачить, подумал Андерс, о ночном таинственном исходе крыс. Но они нужны ему, эти грязные маленькие зверьки, разносчики болезней.

Под покровом тьмы они выбегали из города, спеша на восток вслед за ветром.

Андерс тихо прошептал в сторону юга:

– Иом, ступай домой. Ты нужна своему государству. Только он умолк, как на башню поднялась его жена.

– Ты собираешься всю ночь тут простоять? У нас гости, если помнишь.

И король Андерс улыбнулся.

Фарион – это Королева Снов. Она награждает хороших детей, уводя их по ночам с собой в королевство прекрасных сновидений, и наказывает озорников, посылая их темными тропами в царство ночных кошмаров.

Чтобы снискать ее благоволение, ребенок, который вел себя плохо, может оставить возле своей кроватки какие-нибудь сладости или фрукты,

Эшовенский миф

В холодных небесах над Манганской скалой мерцали звезды. Час назад закатилось солнце, а опустошители так и сидели, насылая чары, на этой груде камней.

Из замка Феллсприбыли телеги с продовольствием, и воины Габорна славно поужинали. Многие уже крепко спали, завернувшись в походные одеяла, отдыхая впервые за последние несколько дней.

Все было как будто спокойно, но Габорн, хмурясь, все сидел у костра. Какая-то опасность подкрадывалась к охранявшим лагерь часовым.

Барон Кирка, стоявший на посту, вдруг окликнул его:

– Милорд, Скалбейн говорит, вам надо пойти глянуть, что там происходит.

Габорн сразу насторожился. Не зря он чувствовал опасность. Он встал и, сопровождаемый своимХроно, последовал за бароном Киркой. При свете звезд светлые волосы барона блестели как шелк. На широкой спине этого здоровяка вполне можно было прокатиться, как на лошади.

Вокруг Манганской скалы, разложенные через каждые двести ярдов, горели сторожевые костры. В холодным ночном воздухе звуки разносились неестественно далеко. Габорн так явственно слышал дребезжащее дыхание опустошителей, словно те подобрались совсем близко. Над Манганской скалой по-прежнему клубился дымок, и мерцали вокруг Руны Опустошения синие огоньки.

При свете звезд Габорн видел на равнине светлые мундиры часовых, отблески огня на их шлемах и оружии.

Он подошел к Скалбейну. Верховный Маршал стоял рядом со своим оседланным конем, держа поводья в одной руке, копье в другой. Он пристально вматривался в поле. Рядом стоял и смотрел туда же маршал Чондлер. От подножия Манганской скалы их отделяло около мили.

Чондлер тихо сказал:

– Вы или самый храбрый человек из всех, кого я знаю, или все-таки дурак.

– Он не дурак, – пробасил Кирка. – Уж я-то знаю. Скалбейн дружески хлопнул барона по спине. Габорн спросил:

– Что у вас случилось?

– Опустошительница, милорд, – сказал Скалбейн. – Огромное чудище, вон за теми камнями. Я хочу ее убить.

Габорн проследил за его взглядом. Полускрытая от них тремя валунами, в поле бродила огненная колдунья. Ее покрытое рунами тело слабо светилось в темноте. Она подволакивала, словно была ранена, задние ноги и время от времени начинала кружить на одном месте. Находилась она примерно на полпути к Манганской скале.

– Откуда она тут взялась? – спросил Габорн.

– Мы видели, как она спускалась со скалы, – сказал Чондлер. – В сотне ярдов от земли сорвалась и упала. И теперь так и бродит по полю.

Габорн, думая о нападении на чудовище, прислушался к своим ощущениям. Его немедленно охватило чувство, близкое к панике.

– Оставьте ее, – сказал он. – Не так она беспомощна, как кажется.

– Эх, была бы баллиста под рукой, – вздохнул Чондлер, – засадил бы я ей в глотку заряд.

– Есть у нас баллисты, – сказал Габорн. – Прибыли с обозом час назад.

Чондлер и Кирка ликующе переглянулись. А Габорн вновь заглянул в себя… да, в этом случае им ничто не угрожало. Тогда он велел:

– Доставьте баллисты.

Чондлер и Кирка поспешно удалились, оставив Габорна со Скалбейном.

– Вы завоевали симпатию Кирки, – заметил Габорн. Скалбейн хмыкнул.

– Он вроде славный парень. Достаточно славный, чтобы понравиться моей дочери, Фарион. Я всегда думал, что ей нужен добрый человек, такой, который не станет судить ее строго. Ведь она у меня, как вы знаете, немного простовата.

Габорн ничего не ответил.

– А этот человек, – сказал Скалбейн, кивая в сторону Чондлера, – еще может вам послужить.

– По-вашему, он мне сейчас не служит? Скалбейн покачал головой.

– Он принес клятву Братству Волка. Вам он не совсем доверяет. Считает вас… слишком порядочным и добрым человеком.

Габорн усмехнулся.

– Он всерьез так думает, милорд, – сказал Скалбейн. И поведал Габорну историю о щедрой матери и жадном сыне. Затем добавил: – Как говорит Чондлер, существует только одна добродетель – умеренность. И та перестает быть таковой, если ее довести до крайности.

– Следуя его логике, – возразил Габорн, – я достойный человек, пока отдаю столько же, сколько ворую, и говорю правду столь же часто, как лгу.

– Он говорит, что хороший человек отдает больше, чем ворует, – сказал Скалбейн, – и спасает чаще, чем убивает.

– Ну да, чертовски удобная позиция.

– Весьма удобная, – сказал Скалбейн. – И думать особенно не надо, и виноватым можешь себя не чувствовать.

Габорн даже рассердился. Суть мысли Чондлера была ему ясна: порок можно рассматривать как добродетель, ибо добродетель, доведенная до крайности, тоже становится пороком.

Для Габорна же всякое зло было подобно валунам, что торчат из воды на речном пороге. Всякий имеющий совесть человек может их обойти. Все иное ведет к страданию и сознанию своей вины. А позиция Чондлера с ее убедительностью казалась словно нарочно придуманной, чтобы сбивать человека с толку.

– А что вы думаете об этом?

– Я не могу судить вас за доброту, – сказал Скалбейн. – Ведь я от вашего великодушия только выиграл.