Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

Он сидел в Малой столовой на турецком диване. На том самом диване, куда его положат, когда найдут без сознания на полу…

Некто Петр Парфенович, военный корреспондент ТАСС и конечно же наш сотрудник, много лет бывший в Китае рядом с Мао, написал подробную докладную о прибывавшем вожде. Дело в том, что отношения наши с Мао складывались непросто. Вначале Коба не верил ни в Мао, ни в победу китайских коммунистов, которых он презрительно именовал «комсомольцами». Мао знал и сердился…

— Вот видишь, — заговорил Коба, откладывая бумагу. — Наш китайский гость неоднократно заявлял, будто товарищ Сталин ничего не смыслит в китайских делах и болтает одни глупости. Когда Гитлер напал на нас, товарищ Мао сказал, что товарищ Сталин «наконец-то доболтался» и так далее… Хорошо это или плохо, Фудзи?

Я промолчал, ибо вопрос был чисто риторический. Просто Коба, как обычно, размышлял вслух.

— Это хорошо, очень хорошо. Он к нам приедет напряженным, виноватым и очень угодливым. С подписанием договора о дружбе, конечно, будет тянуть. Он называет американцев «бумажным тигром». Но, как пишет твой Петр Парфенович… — («мой», хотя я с ним даже не знаком!), — этот самый Мао не прочь с ними посотрудничать и потому боится, что договор с нами их окончательно оттолкнет…

Дальше в записке шел подробный рассказ о личной жизни «развратного китайца», у которого было четыре жены и который, как он сам говорил, «не может жить без женщины даже два дня».

Все это Коба прочел с усмешкой.

— Слаб по бабской части. Наши товарищи предлагают: у него будет прибираться кореяночка… и ее сменщица китаянка. Пусть хорошо отдохнет. Ты организуешь, чтобы их ежедневные отчеты лежали у меня на столе. Кто-нибудь из его родственников сейчас у нас есть?

(До этого у нас жили его сыновья от второй жены, ее расстреляли гоминьдановцы на глазах этих двух сыновей… Один из них закончил у нас суворовское училище и воевал в нашей армии в Отечественную войну. В конце сороковых Мао забрал их к себе, но у нас сейчас лечилась от шизофрении брошенная им, израненная на гражданской войне третья жена. Его нынешняя четвертая жена была актриса. Китайский ЦК беспокоило ее бурное прошлое. Но Мао настоял на браке. Тоненькая фигурка, точеный носик, этакий ангелок с большим сладострастным ртом — так описывал ее наш агент.)

Поезд Мао на следующий день подошел к Ярославскому вокзалу ровно в полдень, под торжественный бой кремлевских курантов, раздававшийся из вокзальных репродукторов.

Коба отправил встречать Мао Молотова. Опальный Молотов с восторгом воспринял поручение.

Молотов — это знаменитое во всем мире имя. Так что, с одной стороны, — это проявление уважения к Мао. Но, с другой стороны, то, что Мао встречал потерявший свой пост Молотов, — это напоминание: ошибки Мао не забыты.

Молотов со свитой стоял на перроне. Я был среди свиты…

Чуть сзади замерли приветствующие Председателя Мао «представители общественности». Они держали в руках транспаранты: «Да здравствует великая дружба наших народов!», «Да здравствует Председатель Мао, любимый вождь китайского народа!».

Но из поезда никто не вышел. Наконец появился офицер и сообщил товарищу Молотову, что товарищ Мао ждет его в салон-вагоне.

Это был ответ Мао на отсутствие на вокзале Кобы и присутствие Молотова. Хотя, думаю, ему объяснили, что Сталин встречает и провожает гостей только в исключительных случаях. Но Мао, Председатель страны с самой большой в мире армией, считал себя как раз таким случаем…

Молотову пришлось подняться к нему в салон.

Как я узнал потом, Мао был само гостеприимство. Молотова угостили китайской едой. Там были такие сложные лакомства, как «ласточкино гнездо» и жареные воробьи, к которым Мао привык во время голодного великого похода. Молотов стоически ел, запивая китайской водкой.

Наконец Мао появился в дверях вагона и под громкие овации начал темпераментно читать пламенную речь на китайском. Переводчик не успевал переводить…

В конце, как и положено, общественность устроила «бурные аплодисменты, переходящие в овацию».

Мао повезли на Ближнюю дачу.

Я приехал туда следом в машине сопровождения.

На даче Мао отдохнул, поел нашей еды и познакомился с китаяночкой.

В 4 часа приехал Коба, и состоялась их первая встреча. Затем были переговоры в Большой столовой.

Мао вошел вразвалочку, невысокий, крепко сбитый, моложавый. Я хорошо помню его лицо. Азиатские скулы, толстый чувственный нос, гладко зачесанные, зализанные назад темные волосы и большие умные глаза.

Все, о чем говорили за столом и за обедом, официально не стенографировалось. Но Коба попросил меня запомнить и потом записать. Он любил порядок.

Вожди сели друг напротив друга, переводчик — в торце огромного стола. А я — в уголке около рояля «Стейнвей».

Оба сразу принялись играть свои роли. Коба умел, как никто, быть величественным. Мао, наоборот, держался, будто мальчик при Учителе.

Коба был молчалив, Мао говорлив — много рассказывал, шутил и сам же смеялся своим шуткам звонким юношеским смехом.

Великий Коба отгадал правильно. Мао начал угодливо:

— У меня просьба от имени нашего ЦК. Мы очень хотели бы получать указания лично от вас. Мы хотим, чтобы вы без всяких стеснений давали нам указания и нас критиковали, если что у нас будет не так.

Коба помолчал. Потом сказал:

— Мы очень благодарны вам за уважительное предложение. Но хотели бы вам советовать, а не указывать…

Однако Мао вежливо настаивал. После чего изложил планы знаменитого Большого скачка китайского народа из нынешнего феодализма в индустриализацию:

— Китайский народ не боится жертв на пути к светлому будущему. Мы введем истинный военный Коммунизм. Крестьяне, к примеру, разрушат свои дома и построят огромные общежития, где станут жить все вместе. Постепенно у людей останется одна личная собственность — зубная щетка. Детей будут отдавать на воспитание Коммуне. И, так как все поселятся в одном месте, сбор на работу будет занимать не более десяти минут. Крестьяне пойдут на поля с развернутыми знаменами, вооруженные ружьями, солдатским шагом. И во время работы они не станут покуривать или праздно болтать. Ведь появится армейская дисциплина. Они будут сражаться за рекордную производительность труда… Это — победоносные трудовые армии, работающие по двадцать четыре часа. Грандиозное сражение муравьев, решивших сдвинуть гору! Нужны великие жертвы для великой Победы… — Он весело, победоносно взглянул на Кобу.

Принесли закуски и вино. Был объявлен перерыв.

Мао пошел в уборную, Коба долго молчал. Я понимал, о чем он думает. О мечте Троцкого создать трудовые армии. И о строчке из докладной записки: «Мао — истинный, отъявленный неотроцкист».

А я… я вспоминал ту самую книжку, найденную за комодом. И то, как герои «Бесов» обсуждали, сколько миллионов придется положить, чтобы перепрыгнуть сразу в светлое будущее. Впоследствии я вычитал в какой-то немецкой книге, как немецкий историк с дотошной пунктуальностью подсчитывал, сколько человек истребили диктаторы в двадцатом веке.