Последнее лето в Аркадии - Дайрдре Парселл

А вот Рита. Возмущается, что я уронила на диван зажженную сигарету. Говорит, что я спалю весь дом. Господи, когда это было?

Рита… по ее голосу и лицу было видно, что она испытывает ко мне жалость и отвращение. Неужели лучшая подруга отвернулась от меня? Что такого ужасного я сделала, чтобы она меня презирала? Чем я успела ее обидеть? Мы что, поссорились? Может, поэтому она сдала меня в клинику?

Настроение сменилось на плаксивое. Я загубила свою жизнь. Неудивительно, что меня бросил муж…

— Вы готовы? — Луиза вошла, на сей раз даже не постучав в дверь. — Вижу, что нет. — Она посмотрела на тумбочку, заметила пустые чашки. — Понравилось, Мэдлин?

— Да. — Огромные, горячие слезы потекли из моих глаз, заструились по щекам, оставляя дорожки.

— Вот и хорошо. Одевайтесь, даю вам две минуты. — Моих слез женщина словно не замечала. Казалось, зайдись я в истерике, она будет по-прежнему улыбаться словно кукла. Бездушная марионетка! Разве так люди реагируют на чужие слезы? Что творится в этом бедламе? Каких чудовищ приглашают на работу?

Несколько минут спустя пришел врач. Он совершенно не походил на чудо-докторов из сериалов. Никакого сходства с доктором. Сказать по-честному, он был настолько холоден, что это граничило с грубостью. Я пыталась объяснить, что не страдаю алкоголизмом и что дала согласие на лечение в состоянии аффекта, но особого впечатления мои слова на него не произвели. Это было очень обидно.

— Я настоятельно рекомендую вам остаться в клинике, — вынес вердикт этот равнодушный тип. Его тон говорил о том, что выбор делать не мне.

Затем врач углубился в какие-то нелепые объяснения, рассказывал, как работает сознание алкоголика (он использовал слово «больной»), говорил, что «эту болезнь» лечат — так же как и любой другой серьезный недуг — в больнице. Спасибо, хоть не вставлял в каждую фразу мое имя, как проклятая Барби-Луиза.

Ладно, по крайней мере на мне теперь были мои шмотки и я способна держаться на ногах и сидеть, не облокачиваясь на подушку. И врач, и Луиза пристроились на постели рядом со мной — в палате не было стульев.

— Спасибо, доктор, — сказала я, когда пространные объяснения врача подошли к концу. — Но вы все равно не поняли. Я не алкоголичка! Не пьяница, ясно? Ну почему меня никто не слушает?!

— Вы хорошо помните события тех дней, пока были в запое?

— Выбирайте выражения! В запое, надо же!

— Ладно, я задам другой вопрос, — согласился врач. — Сколько вы выпивали в неделю? Сколько принимали порций? Под порцией понимается…

— Не надо углубляться. Я знаю, что значит «порция алкоголя». — Я также знала, каким количеством, по мнению медиков, должна ограничиваться среднестатистическая женщина. Читала об этом в газетах.

— Так сколько порций, Мэдлин?

Я уставилась на него.

— Это зависело от…

— От чего же?

Я решила зайти с другой стороны:

— Меня бросил муж. На меня столько всего навалилось.

— Так сколько же? Вы можете лгать, если вам так легче. Во врачебной практике это называется «занижение предела», но вы лжете не нам, а самой себе. Вы и сами считали, что слишком много пьете, иначе бы вас здесь не было.

— Я приехала сюда… — Я умолкла. Мне хотелось сказать, что это не его собачье дело.

Больше того. Мне хотелось дать ему пощечину, врезать по выбритой щеке. Плеснуть бы из графина воды прямо в расстегнутый ворот рубахи! Но я ничего этого не сделала, потому что он был прав. Что-то в его терпеливом поведении, в его отстраненности вынуждало меня признать правду.

И снова картинка из прошлого: Тесс, плачущая на диване. Я с трудом вспомнила, что она тоже оказалась в беде, сходной с моей. Тесс… я и забыла, что у нее проблемы.

Как я могла забыть о Тесс и Джерри? Ведь это совсем не ерунда, не рядовой случай, который можно сразу выбросить из головы! Мне было стыдно за провалы в памяти. Я заливалась краской под укоризненным взглядом доктора Криппена, устремленным на меня из-под светлых бровей.

— Вы ведь не заключенная в тюрьме, Мэдлин, и можете в любой момент уехать. И поверьте, нам от вашего отъезда будет ни жарко ни холодно. Но если вы не взглянете на свою проблему всерьез, впоследствии можете сильно об этом пожалеть. Мы не станем вас уговаривать остаться, это было бы потерей времени. У нас, увы, нет недостатка в клиентах.

Я воззрилась на него, потому что его губы впервые разошлись в улыбке.

— Так что скажете, Мэдлин? Попробуете сделать первый шаг к исцелению? Но предупреждаю сразу: путь будет непростым.

Четыре дня спустя после ужасного разговора с Джерри, состоявшегося в нашей спальне, я сидела на кухне с Фредериком. Было около девяти утра, солнце заливало все вокруг, заглядывало в окна, словно и не было позади этих серых дней, пропитанных влагой и водяной пылью. Мы собирались завтракать, волосы Фредерика, еще влажные после душа, поблескивали под солнечными лучами. Одетый в привычную футболку с джинсами, наш гость заваривал кофе, пока я лениво месила тесто для пирожков. Наверху ревел пылесос — миссис Бирн делала уборку. Том смотрел телевизор, Джек все еще валялся в постели, равно как и мой отец, чей поднос с едой стоял на столе нетронутым.

Мы с Фредериком молчали. В кухне повисло напряжение. Он еще не знал, что я собираюсь тактично попросить его уехать.

Признаться, в душе у меня царил хаос. Я старалась вести себя как ни в чем не бывало, но голова гудела от роящихся в ней мыслей. Больше всего меня беспокоила папина болезнь. Довольно трудно изображать радушную хозяйку, зная, что рядом находится обреченный человек. Родной тебе человек. И хотя Фредерик вел себя как идеальный гость, помогал по дому и на кухне, стриг газоны, никогда не лез в душу, все же он был для меня чужаком, перед которым нужно сохранять лицо.

Кроме того, Фредерик стал постоянным напоминанием о минуте моей слабости. Его присутствие снова и снова возвращало меня к тому вечеру, когда я почувствовала дрожь в ногах под его пристальным взглядом. Я продолжала считать себя гадкой и с неприязнью ежилась, когда глаза Фредерика смотрели на меня в упор. Это же надо! Сначала я позволила себе увлечься посторонним мужчиной, а затем, когда обстоятельства круто изменились, тотчас забыла о своих эмоциях, отбросила прочь, словно порванную перчатку! Гадкая, гадкая, гадкая!

Полагаю, то, что я так быстро переключилась с одних эмоций на другие, свидетельствует лишь, что мое влечение к Фредерику было случайностью. Тогда в чем причина той внутренней дрожи? В кризисе среднего возраста? Что в таком случае и кому я хотела доказать? Убеждала себя, что я еще способна вызывать в мужчине страсть? Надеялась на ревность мужа, который стал вести себя слишком равнодушно?

Джерри никак не выказывал своего отношения к присутствию гостя в доме. Разве что, как вы помните, обвинил меня в том, что я больше уделяю внимания посторонним мужчинам, нежели собственному мужу. Мальчики тоже никак не реагировали на то, что Фредерик снова живет с нами. Конечно, известие о скорой смерти дедушки их потрясло и им стало не до Фредерика. Том, услышав страшный приговор, ударился в слезы, что совершенно не в его стиле, а Джек, по утверждению Риты, полвечера ревел на плече у Китти и домой вернулся таким же опухшим и подавленным, каким и уходил. Я пыталась поговорить с ним, но он сразу предупредил: