Я (не)буду твоей - Арья Данте

и нагота тела наконец-то благодарно вопит, что счастлива соприкоснуться с тем, кто дарит ей это удовольствие. Это как сон. Как мечта. Как самый сладкий наркотик!

Поцелуй, слишком жадный, слишком бесстыдный обжигает мои губы. Язык творит что-то непристойное. Ноги сами собой предлагают расположиться между ними. Там уже все жаждет большего, там уже давно все слишком: жарко, влажно и пульсирует. Не надо нежности, не нужно тянуть, быстрее, пожалуйста!

И я чувствую и не сопротивляюсь, да что там, я рада этому — мои волосы накручивают на кулак, а голову отводят максимально назад, так, что я вся выгибаюсь и предлагаю себя. И мои бедра уже широко разведены. Я скучала. Они скучали. Все во мне уже умерло от тоски и воскресло от одной возможности того, что это повторится вновь!

Я задыхаюсь, мне кажется, я больше не могу терпеть. Стон, вымученный, но полный огня разрывает меня и тишину комнаты, а после я чувствую, как меня наполняет наслаждением. Именно так. Как хотите, но я наконец-то не пустая!

Толчок, толчок, еще толчок и я не замечаю, как в агонии страсти подмахиваю этим бесстыдным движениям. В топку бесстыдство! Это прекрасно! Здесь и сейчас я абсолютно счастлива, внутри меня только жидкий огонь и никакой боли.

И я открываю глаза и смотрю в шоколадные глаза моего заклятого врага, которого я всем своим существом люблю так, что сердце готово разовраться от величины этого чувства. Но думаю, лишь об одном: «если это сон, то пусть он длится вечно, пусть я навсегда захлебнусь в этой нереальности». Наверное, я все-таки тронулась умом. Хаос Первозданный, наконец-то это произошло!

И вот уже оргазм настигает каждую мою клеточку, он перехватывает своей стальной рукой горло, позволяя мне только жалобно скулить от охватившего меня наслаждения, потому что слишком остро и, в то же время, слишком сладко. А потом бьет меня наотмашь своими раскаленными щупальцами, даря немыслимое облегчение и удовольствие за гранью понимания.

Я не в состоянии осознавать, где и как меня переворачивают, закидывают ногу и открывают для своего проникновения. Я на это не способна. Я плаваю, а потом и вовсе тону в одних только ощущениях, как в слишком сладком киселе из образов, звуков и прикосновений. Я в раю. Я однажды там уже была. Я не хочу просыпаться. Я хочу захлебнуться в этом окончательно. Плевать, черт возьми, я здесь и сейчас благодарна, что это вообще происходит! Пусть даже это всего лишь сон и плод моей больной, воспаленной фантазии…

— Кил, — бессознательно шепчу я, — еще…

И тут же яркий, наполненный нетерпением, укус в плечо прошивает меня раскаленным железом сладострастия. И шлепки по поим оголенным ягодицам становятся все чаще и резче. А я прикусываю себе запястье, чтобы не орать. Потому что молчать просто невозможно!

Это даже не экстаз — это что-то большее, чем просто классно, круто и хорошо. Это то, что хотелось бы навсегда…

Но нет. Этот жестокий мир слишком беспощаден к одной маленькой ведьме. Потому что это всего лишь иллюзия.

И вот уже где-то за окном поют птицы и солнечный лучик щекочет щеку, заставляя окончательно проснуться и открыть глаза.

Вот и все, Ванда. Этого ты так отчаянно хотела? Он ушел, а тебе только что и осталось, так это тонуть в его призрачных объятиях по ночам, да оплакивать невозможность быть вместе.

Вот она — твоя жизнь. Нравится? Ну так смирись, потому что другого уже не будет.

И я встаю, в полнейшем ступоре, не замечая, что совершенно обнажена. Одеваюсь, умываюсь, привожу себя в порядок и, как зомби передвигая ногами, все же спускаюсь вниз.

Шутки ли, но после ночного горячечного сюра мне не хочется возвращаться обратно в серый и неприветливый мир. Только вот выбора у меня нет, не так ли?

Шаг, шаг, еще один шаг. Запах жареных яиц с кухни и мерный шум закипающей воды. Какого хрена? Кто это? Я не ждала гостей.

Резкий рывок вперед и моя грудная клетка рвется, не выдерживая суматошного биения сердца. Это уже слишком. И только один вопрос срывается с губ:

— Ты?

Глава 63

Ванда

Я смотрела и глазам своим не верила. У меня никак просто галлюцинации. Вот и все!

Килиан Аль-Надир на моей кухне, стоит босой и смотрит на меня своими невозможными шоколадными глазами, а на нем из одежды всего только и есть, что одни только черные спортивные штаны. Ужасные, совершенно неприличные штаны, которые так низко висят на его бедрах, подчеркивая проработанные клиновидные мышцы и идеальные восемь кубиков пресса. Это что еще за картина маслом такая, а?

Не говоря мне ни слова, напрочь игнорируя мой ступор и абсолютно потрясенный взгляд, этот гадский гад просто отвернулся от меня, выключил плиту, на которой скворчала яичницы и не торопясь переложил ее по двум тарелкам. А я только что и видела — его здоровенную мандалу Истинности, что красовалась во всю его широкую спину. Это был как невидимый удар со всей силы в солнечное сплетение и сердце кольнуло так, что, казалось, проще расковырять грудь, вытащить эту сраную мышцу без анестезии и выкинуть к чертовой матери!

— А где мой кот? — спросила я охрипшим, надломившимся голосом. Я знала, что получу в ответ, но еще глупо надеялась, что все это, творящееся вокруг меня, всего лишь сон или идиотский выверт моей больной фантазии. Ага, три раза ага.

Зря надеялась.

Полиморф замер, глубоко вздохнул, а потом повернулся ко мне, забывая о еде, и наконец-то ответил:

— Он перед тобой.

Мудак! Козел! Сволота!

Слезы, против моей воли, брызнули из моих глаз. От обиды, от того, как нагло и беспардонно он взял и влез ко мне в душу, похозяйничал там, узнал все что ему надо, а теперь стоит тут, как ни в чем не бывало, и смеет смотреть мне в глаза! Хитрый, подлый проныра!

— Я убью тебя! — с трудом выдавила я из себя, потому что подбородок дрожал от обуревавшей меня ярости.

Но к тому, что последовало дальше, я была не готова. Аль-Надир, запустил руку в волосы, а потом почти с таким же бешенством посмотрел на меня и выдал.

— Ну так и убей уже, Ванда! Давай, вот он я, весь перед тобой! Лучше сдохнуть уже, чем вот так существовать без тебя. Да, я — мудло и не заслуживаю твоего прощения. Ладно, согласен, будь по-твоему! Только никуда я больше не уйду. Или вместе, или пусть эта гребаная жизнь горит