История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3 - Луи Адольф Тьер

Таким образом, новая Франция, защищенная линией Рейна от Базеля до Нимвегена, начиная с этого последнего пункта, и посредством великолепных укреплений Текселя, формировавших ее оконечность, превращалась в неприступные даже для неприятеля-морехода острова. В Текселе Наполеон приказал возвести, при содействии инженера Шаслу, надежные укрепления, с целью прикрыть флот с его складами и обеспечить возможность входа и выхода при любом ветре и полном закрытии Зёйдерзее.

Во время поездки Наполеон принял также несколько решений по внешней и внутренней политике Империи. Пруссия, глубоко обеспокоенная предстоящей войной, совсем потеряла покой. Понимая, что не сможет сохранять нейтралитет, поскольку ее территория лежит на пути воюющих армий, и не будучи ничем обязана России, которая в 1807 году заключила мир за ее счет и даже согласилась на часть ее территории, Пруссия склонялась к альянсу с Наполеоном, если он гарантирует целостность имеющихся у нее земель и территориальное возмещение после окончания войны. Но Наполеон оставался глух к намекам Пруссии, дабы не разоблачать слишком рано своих замыслов. Пруссия же приписывала его сдержанность плану захвата прусской монархии. Эта мысль одолевала короля, и он непрестанно вооружался, располагая уже более чем сотней тысяч солдат вместо 42 тысяч, предписанных договорами.

План прусского двора состоял в том, чтобы вынудить Наполеона определиться, а если он откажется от альянса, броситься за Вислу со 100–150 тысячами человек и идти через Кёнигсберг на соединение с русскими. Но как бы скрытны ни были приготовления двора, они не могли ускользнуть от столь искушенного наблюдателя, как Даву, никогда не терявшего бдительности. Кроме того, Гарденберг, ежедневно пытавшийся добиться объяснения с послом Франции Сен-Марсаном и показать ему, какие средства Пруссия может предложить возможному союзнику, проговорился, что при необходимости Пруссия может за несколько дней поставить под ружье 150 тысяч человек. Слова прусского премьер-министра пролили свет на истинное положение вещей, и Наполеон приказал Сен-Марсану немедленно объявить премьер-министру и королю, что ему, наконец, стали ясны планы Пруссии, что она должна без промедления разоружиться, доверившись его слову чести заключить с ней альянс на удовлетворительных условиях в нужное время. В противном случае, пригрозил Наполеон, ей нужно быть готовой к тому, что маршал Даву со 100 тысячами солдат двинется на Берлин и сотрет остатки прусской монархии с карты Европы. Наполеон приказал Даву передвинуться на Одер, перерезать прусской армии путь на Вислу, а при необходимости захватить и двор в Потсдаме.

Он принял также важные решения относительно Швеции. Новый принц Швеции не простил Наполеону, что тот не захотел уступить ему Норвегию. Наполеон мог обещать и даже дать Финляндию в ожидании победы над Россией, но совершил бы подлинное предательство своей верной союзницы Дании, если бы только поколебался в отношении Норвегии. Бернадотт с той минуты отдался во власть ненависти, зародыш которой уже долго носил в своем сердце. Правящий король, ослабленный возрастом и плохим здоровьем, доверил ему управление делами, по крайней мере на время. Принц воспользовался этим, чтобы приласкать русскую и английскую партии, не оставляя показным вниманием и партию французскую, которой был обязан своим избранием. Еще не выступая против Франции открыто, он не переставал заявлять, что готов ради новой родины на любые жертвы и что союзниками Швеции будут только те, кто станет считаться с ее интересами. Публично ведя подобные речи, Бернадотт покровительствовал контрабандной торговле, велел тайно передать англичанам, что Гётеборг всегда открыт для них, несмотря на внешнее объявление войны, и намекал русской миссии, что, хотя шведский народ и сожалеет о потере Финляндии, возмещение, которого он желает, находится в другом месте. Он также поддержал приказ шведскому флоту давать отпор французским корсарам и открыто покровительствовал солдатам, истязавшим в Штральзунде французских матросов.

Послом Франции в Стокгольме оставался Алкье, имевший несчастье находиться в Мадриде незадолго до падения Карла IV и в Риме в минуту похищения Пия VII, за что его несправедливо называли предвестником зловещих замыслов Наполеона. Но упрекнуть его можно было разве только в соединении подлинной прямоты с замечательной проницательностью и несколько опасном отсутствии гибкости в щекотливых ситуациях. Именно с Алкье и пришлось объясняться новому принцу Швеции по поводу претензий Франции, и между ними состоялась беседа, рассказ о которой показался бы невероятным, если бы Алкье, сообщивший о ней Наполеону, не был свидетелем, достойным всяческого доверия. После бессмысленных и неискренних объяснений касательно английских товарных складов в Гётеборге, неисполнения главных статей последнего договора и пролившейся в Штральзунде французской крови, бывший маршал Бернадотт вызывающе спросил у Алкье, как может Франция, которой он оказал так много услуг и которая стольким ему обязана, так дурно вести себя по отношению к нему. На эти странные слова посол Алкье, едва веря своим ушам, отвечал, что если Франция и была ему чем обязана, то рассчиталась сполна, выдвинув на шведский трон.

Несомненно, если бы в ту минуту можно было предвидеть будущее, следовало пощадить эту безумную гордыню; но можно понять негодование посла Франции, ибо есть вещи, которых нельзя сносить, даже если грозит немедленная гибель. Продолжая беседу, принц-выскочка рассыпался в неуемном хвастовстве, напомнил о сражениях, в которых участвовал, заявил, что это он выиграл и сражение при Аустерлице, и сражение при Фридланде, и сражение при Ваграме. Затем он сказал, что ему известно, как на него злы в Париже, но его не удастся сместить с трона, потому что народ Швеции ему предан;

что при его появлении шведских солдат охватывает восторг, что они превосходные солдаты, колоссы, что с ними ему не придется делать ни единого выстрела, что ему только стоит сказать им «Вперед!» и они опрокинут любого неприятеля.

«Это уж слишком! – воскликнул Алкье, не выдержав, – если эти колоссы хоть раз столкнутся с нашими солдатами, они окажут им честь, выстрелив из ружей, ибо их присутствия будет недостаточно, чтобы прорвать ряды французской армии». Тогда Бернадотт в состоянии горячечного возбуждения и словно в бреду стал говорить, что он государь независимой страны, что его не удастся принизить, что он скорее умрет, чем будет это терпеть. «Передайте императору Наполеону всё, что вы видели и слышали», – сказал он Алкье. «Вы этого хотите? – отвечал Алкье. – Что ж, будь по-вашему». И он удалился, не прибавив ни слова.

Наполеон только улыбнулся от жалости при чтении этого опасного рассказа, подумал, что правильно разгадал это пожираемое завистью сердце, сочтя его способным на самое черное предательство, и пожелал ответить на столь смешные выходки лишь высокомерным пренебрежением. Он приказал Алкье покинуть Стокгольм без единого слова, не испрашивая у принца позволения удалиться, и переместиться в Копенгаген. Секретарю миссии он предписал руководить делами миссии, воздерживаться от встреч с принцем, иметь